Павликова Наталья
"Сравнение отношения ко Злу/Тени в Западной и Восточноевропейской Культурах"
Доклад на 1-ой Европейской конференции по аналитической психологии: "Диалог на стыке Востока и Запада: прошлое, настоящее и будущее культурной идентичности", Вильнюс, 2009
Павликова Наталья
В связи с тем, что в силу определенных обстоятельств, я достаточно много времени провела заграницей и часто общаюсь с иностранцами, у меня уже давно зародился интерес к тому, чем мы отличаемся друг от друга на коллективном уровне.
Этот вопрос сам по себе очень обширен, и для меня он еще долго будет открываться с разных сторон. В последние несколько лет я сузила сферу своего интереса и начала обращать внимание на способы, предоставляемые культурой для выражения внутренних потребностей человека. В процессе моего размышления над этой темой состоялся воркшоп, проведенный в соавторстве с Коротковой Анной на летней конференции МААП 2008 года, благодаря которому я убедилась, что эта тема занимает не только меня. В 2009 году я представила ниже изложенный доклад на конференции IAAP в Вильнюсе, чем тоже вызвала заинтересованность у слушателей разных культур. Безусловно, мои мысли, изложенные здесь, еще нуждаются в дальнейшем критическом осмыслении и проверке, и я буду очень признательна за любые конструктивные идеи и комментарии, которые могут появиться при знакомстве с этим текстом.
*****
Коллективные образы влияют на формирование индивидуальных способов взаимодействия со Злом/Тенью. В течение многих веков в христианском мире Зло/Тень проецировалось на фигуру Дьявола. Сегодня в современном мире нет общего образа Зла, который бы связывался с жизнью и поведением человека. В русской культуре образа Зла как такового не было в течение длительного времени. Это отсутствие образов Дьявола/Зла в русском изобразительном искусстве привело меня к рассмотрению вопроса различий в Теневых аспектах индивида в Западной и Восточной (под «Восточной» зд. и далее я уже понимаю восточноевропейскую, которую в тексте я называю также русской) культурах. В отличие от образов Западной культуры, русские боялись только лишь Царя-батюшки, Вождя или какой-либо другой фигуры Власти, которая могла прийти и наказать. При этом, чего именно бояться, если не самого наказания как такового, оставалось непонятным.
Зло/Тень в бессознательном русской культуры подмяла под себя Ужасная Мать. Для разделения Великой Матери и Зла/Тени необходимо интегрировать, найти символы для Тени/Зла в культуре, чтобы затем можно было понять Зло и различные теневые явления, происходящие в психике отдельного человека. В восточноевропейской традиции борьба со Злом – дело коллективное, при этом само Зло также является коллективным. И сама эта борьба обычно начинается с приказа, идущего сверху. Стоящий сверху указывает на зло и показывает его народу. В связи с чем существует запрет на функцию фантазирования Зла отдельным простым человеком. Мы можем творить зло, но не видеть его или говорить о нем. До сих пор для многих людей крайне сложно давать жизнь Теневым фантазиям и видеть в них какое-либо особое предназначение, которое могло бы быть в них заключено. Мы можем говорить только о чужих фантазиях, т.к. нет индивидуального опыта видения Зла и столкновения со Злом, или распознавания его как в себе, так и в культуре. Поток осознания Зла/Тени идет в русскую культуру с Запада.
Вероятно, есть какое-то различие в использовании образов Зла/Тени на Западе и на Востоке. На Западе их проще найти, потому что они там есть, что, конечно, не означает, что всем западным людям проще с ними соединиться. А в России, у русских пациентов такие образы заимствованы, они не могут полностью отразить их внутренний мир.
Вербально и сознательно мы принимаем и признаем описание Зла/Дьявола, даваемое европейской культурой, в которой его образ прошел свое естественное развитие. Для нас же это внешний образ, который не наполнен внутренним смыслом, имеющимся в Западной культуре. Нам присущи иные защитные механизмы от хаоса и нехватки добра. Принятие и признание образов Запада русским человеком – это рационализация и сопротивление столкновению с истинным дохристианским хтоническим. В восточноевропейской культуре мы все еще имеем дело с Богом, неразделенным на добро и зло. В Западной христианской культуре как Бог сильно дифференцирован в своей позитивной ипостаси, так и Дьявол в своей негативной. В русской же культуре, это иначе. Русский Дьявол, как и дьявол молодых религий, имеет иную природу и форму выражения, в отличие от высоко интеллектуального Дьявола Запада. Рассматривая Зло в клиенте только в призме западной психотерапии, можно утратить связь с истинным Злом русского клиента.
Как только русский человек сталкивается со Злом/Тенью, или его начинают уличать в каких-либо теневых чертах в любой форме, он начинает бунтовать.
В нашей культуре не принято рисовать Дьявола или изображать все, что связано со Злом/Тенью. Зло/Тень оказывается визуально и символически практически не интегрированным. В русской культуре враг рода человеческого (враг сознания) не только не визуализирован, но и не вербализирован и не символизирован. Враг рода человеческого для нас остается очень абстрактным. В нашей культуре Зло/Тень похоже на Пустоту, которую трудно наполнить. В своей работе мы сталкиваемся с индивидуальным Злом/Тенью, отражающим особенности коллективного Зла/Тени своей культуры.
В работе с Тенью/Злом в России происходит столкновение с коллективной культурой. В нашей коллективной культуре отсутствует принятие Тени. Мы приняли на словах, что у нас есть алкоголики, бездомные, неблагополучные семьи, больные люди, в то время как на самом деле мало что делается для них в реальности. Вся страна до сих пор состоит из огромного количества зон. Как только заговаривается о Тени/Зле, ее/его тут же стремятся искоренить под корень. Сейчас снова усиливаются меры наказания и ответственность за проявления индивидуального Зла, что естественно, усиливает Зло коллективное, в идее репрессивной государственной машины. При этом коллективное Зло пребывает ненаказанным, при всей явности коррупции. И мы снова наблюдаем не интеграцию, а расщепление.
В течение многих веков в России царили безграмотность, невежество и огромные расстояния, которые усложняли объединение нации. Эта нехватка порядка и целостности могла усиливать страх хаоса, приводя к тому, что люди искали строгие и жесткие правила. Общество было расщеплено само по себе на дворянство и крепостных. Это расщепление существовало долго и позволяло легко проецировать разные неприемлемые в себе части на представителей другого сословия. Сейчас наше общество разделено по другим критериям. В основе одного из них лежит феномен «зоны». В некотором смысле крепостничество сменилось зонами. Дворянское, образованное сословие чувствовало это расщепление в обществе с 18-19 веков. Казалось, что предоставление свободы крепостным решит проблему. Но отмена крепостного права не принесла облегчения. Внутри самого дворянства было расщепление на почвенников (славянофилов), видевших спасение в народе, в крестьянах, и на западников, ориентировавшихся в поиске смысла на западную культуру. Почвенники считали, что у России свой собственный путь, видя на Западе бездуховность и буржуазию, в то время как Западники считали, что Россия лишь повторяет путь Запада, что мы отстали в развитии от Запада, где есть культура, нравственность. Русское общество как будто всегда было неинтегрированным и разделенным. Одни искали истину в народе, другие - в культуре и цивилизации Запада, в то время как третьим вообще до этого не было никакого дела. Революция также не сняла эту расщепленность. Революция, напротив, отразила невозможность связаться со своей Тенью или внутренним Злом. Не возникало интеграции. Не возникало понимания своей собственной культуры. В большинстве своем возникала имитация чужой культуры. (Что отличало и привлекало в работах Пушкина, придавшего культурную форму народному творчеству). Та же картина рисуется и в пространстве нашей психологической культуры, в котором много надежд возлагается на Запад.
Можно просмотреть русскую литературу конца 19 - начала 20 вв., чтобы увидеть темы разрушения, поиска смысла жизни, существования общества. Ответы в них были крайне расплывчатыми. Такие столпы русской литературы, как Достоевский, Толстой, Тургенев и др., писавшие о Зле, оставались расщепленными или же поглощенными Злом. Они лишь констатировали проблему, пытаясь найти ответы в Западной культуре, или основывая свои поиски на Западных ценностях. Их литература ориентирована на людей, знакомых с Западными ценностями. Она не адресована той части общества, которая нуждалась в спасении. Читателю надо быть подготовленным к их модели мира. Эта модель не является внутренней, присущей самому народу. Она не принадлежит тому образу жизни, которым живет народ. Например, в творчестве Достоевского не находится целостной модели человека, который был бы в состоянии выдерживать напряжение позитивного и негативного полюсов. Герои его произведений занимают один или другой полюс тех или иных ценностей. Равновесие и гармония достигаются лишь во взаимодействии между людьми или в борьбе между ними, но не внутри самого человека. И не происходит интеграции самого Зла. В его книгах не достигается возможности жить целостно от начала и до конца. В них так или иначе остается ощущение дефицитарности.
По мнению Л. Зойи, не находя символического выражения потребность всегда будет удовлетворяться буквально. Человеку очень важно увидеть невыраженную, неосознаваемую потребность, находящуюся внутри него самого, его семьи и его культуры. Важно осознать то, что объединяло его предков, для более осознанного овладения «эстафетной палочкой» и лучшего осознания себя. По мнению Нойманна: «Содержания, способные стать сознательными, но лишенные доступа к сознанию, приобретают зловещий, деструктивный характер», потому что их борьба за осознание остается в плену бессознательного.
Русский клиент может себе позволить говорить о каких-то своих грехах, о своих негативных сторонах, но у него нет возможности соединиться с ними символически и эмоционально. Как будто образ Зла остается вербальным, но не символическим или визуальным.
Мне кажется, что визуальные образы дают большую возможность для символизации и для понимания. Образ Зла в Русской культуре приходит извне, а не рождается изнутри. Хотя, конечно, на Западе заказы тому же Гойя шли извне, от церкви, но за ними была коллективная потребность. И художник воплощал бессознательную потребность общества, что помогало в дальнейшем каждому члену этой культуры соединиться с этими образами, и позволяло установить свой собственный контакт. Развивалась способность к символическому мышлению, возникала возможность осмысления Зла и придавалась визуальная форма архетипу. На Западе коллективный аппарат в лице церкви, государства чувствовал потребность в придавании архетипу архетипического образа. В результате из коллективного бессознательного архетип трансформировался через индивидуальность художника, через его личное бессознательное, и выдавался им в визуальной форме, с которой уже можно было иметь дело каждому в отдельности представителю этой культуры.
На Западе художник получал заказ от Церкви и рисовал по разрешению. В русской же культуре такого разрешения не было. Во времена СССР были госзаказы на съемки тех или иных фильмов, постановку спектаклей, написание книг, в которых враг был по большей части внешним. Не было углубления во внутреннюю природу человека. Каждый раз в анализе мы сталкиваемся с необходимостью вытаскивать свое собственное, индивидуальное представление Зла, без подушки безопасности, предоставляемой культуральными образами. Как будто бы в русской культуре важнее защищаться от бессознательного - от природы, от Великой Матери, царящей на таких широких просторах земли, на которых чрезвычайно трудно осознать свои собственные границы. Эта защищенность от психологических воздействий имеет в нашем обществе более важное значение, чем креативность, которую можно получить из бессознательного. В результате этого у нас отсутствует возможность пользоваться бессознательным на более зрелом уровне, устанавливая с ним контакт, а не просто манипулируя им. Кажется, что наша собственная национальная коллективная идентичность может существовать только на пороге, на разрыве между сознанием и бессознательным, между Востоком и Западом, между коммунизмом и капитализмом, между тем или другим, иначе же мы были бы вынуждены столкнуться с самими собой и почувствовать собственную пустоту, вину, стыд и увидеть внутреннее Зло/Тень.
В русской культуре это стремление к победе над Тенью, обезличенным Злом, Сатаной отражается и на гербах городов. В Московском гербе, например, это поверженный змей. Герба русских городов – коллективный уровень взаимодействия и защиты от индивидуальных контактов с этой стороной бессознательного. Такие же контакты происходили через иконы и росписи в церквях. В русской иконописи Сатане уделяется очень незначительное, второстепенное место, а в трактовке образа присутствует много гротескных черт, которые как бы обезоруживают его, делают его слишком сказочным и нереальным. Эта традиция сохраняется в неизменном виде вплоть до рубежа 19-20вв и проявляется, например, в творчестве Васнецова «Страшный суд», 90-е годы XIX века.
Русских демонов не рисовали даже в народном искусстве, таком как Палех или Хохлома. Если же им и придавалась какая-либо форма, то очень куцая. Они присутствовали в виде кикимор, леших и пр., но они были скорее смешные, чем пугающие. До XIX в. они вообще никак не были представлены. Они начали обретать форму, начиная с Врубеля и Васнецова, Бенуа, Билибина (Паны, демоны, водяные, кикиморы, Бабы-Яги, Кощеи). Эти образы, как и легенды, поверья, суеверия – домовые, лешие и прочая нечисть, – давали индивиду возможность контакта со Злом на коллективно – фольклорном уровне.
Способы видение Зла можно произвольно разделить на:
- рациональный – интеллектуальный – индивидуальный
- коллективный - эмоциональный – фольклорный.
В русской культуре контакт с теневыми энергиями на индивидуальном уровне не происходил столь долгое время, т.к. ему не находились адекватные изобразительные формы. Русское искусство и культура лишь в 19 веке вышли на уровень индивидуального осмысления взаимодействия с Сатаной. И это отражает слабость и незрелость индивидуального сознания, его длительное нахождение в плену коллективного мышления.
Разгул этой дьявольской силы, которая долгое время не находила себе культурного выхода в изобразительных формах, пришелся на революционное время – время господства Антихриста, со всеми значениями присущего ему хаоса и отрицания всякого порядка и иерархии, что ярко отражается в новом абстрактном искусстве с его отказом от всяческой изобразительной формы. Визуальный ряд, который воплотился в работах Кандинского, отражает уход от реальности, что тоже может восприниматься как абстрактное Зло, как поглощение Злом.
Начиная со средних веков, на Западе происходило параллельное развитие литературы и изобразительного искусства. В Европе были такие художники, как, например, Таддео ди Бартоло, Дюрер, Босх, Гойя и Блейк. По дьявольщине визуальный и символический ряды были достаточно насыщенными. Предоставлялась возможность отреагирования и выпускания пара на эту тему в культуре. При этом можно было отреагировать свое напряжение и в междоусобных войнах, лишний раз испытав свои границы. В западной культуре с очень раннего времени можно было выбирать образ Зла на любой вкус. В то же время в России образы Зла были крайне бедными, и искусство по большей степени было занято изображением доброго Бога, созданием символа веры, позволившего бы объединить нацию. Символ же Зла/Тени не создавался и не создавалось путей для его отреагирования. Зло накапливалось внутри, держалось под крышкой, без возможности разрядиться символически. Вместо этого оно временами прорывалось взрывами революций и восстаний.
Дефицит образов в русской культуре делает невероятно трудным для русского человека принятие своей Тени, в то время как в культуре Запада принятие Тени, разговор о Тени – нечто более естественное. Видимо, мы это делаем как-то по-другому. По прочитанным книгам по аналитической психологии у меня создается впечатление, что западные клиенты удивительно легко обнажаются, как будто бы они знают, как это делать, не теряя достоинства. Они умеют открывать болезненные точки, продумывать их, не теряя при этом себя.
В западной готической архитектуре со всех сторон на человека смотрят много разных химер, горгулий и прочих устрашающих существ. И человек вроде как становится привычным к этому, развивая понимание того, что все это имеет место в жизни и может найти свое место в культуре. И на Западе проще принять существование Зла с его собственными тварями и иерархией.
В западной культуре даже допускается публикация автобиографий маньяков и серийных убийц, что дает Злу его голос, а в России до сих пор превалирует тенденция уничтожать Зло без суда и следствия. В западной культуре люди спокойнее относятся к наличию Тени/Злу как таковому. Их контейнер в этом смысле более крепкий (или всеядный?). А мы, как будто, можем говорить про Тень/Зло, но не удерживать его внутри.
В Русской культуре даже если заходишь в церковь, то лишь на западной стене есть небольшое изображение креста из Костей, изображение Страшного Суда. Но нет ничего особо страшного в этих образах. Здесь не встретишь тщательно продуманных и разработанных изображений мира Зла.
Русские образы Зла в этих формах созданы больше для обозначения Зла, а не для его символизирования. Мы не находим символа для Зла, целостного образа, контейнирующего Зло во всех его проявлениях. Самые распространенные образы для изображения Зла в русской культуре, - это змеи и драконы, на более глубоком уровне символизирующие Великую Мать. Наша культура все еще полна изображений Великой Матери, теневой мир которой нельзя представить ни в каком виде. Ее мир не структурирован. Невозможно выделить отдельные мелкие части ее теневого мира, как мы можем это увидеть в работах Босха. И мы еще сильнее боимся ее, чувствуя ее власть и свою неспособность противостоять ее ужасному аспекту. Существуют способы, опосредованно и, соответственно, более зрело и осознано выражающие подобные состояния и силы - странные причудливые слипшиеся из разных частей персонажи картин Босха, клубки тел, отсутствие единого композиционного центра в картинах и т. д., и т.п.
В русской культуре Зло/Тень очень сильно связано с Великой Матерью в ее негативном аспекте. Она вообще не пускает даже думать про мир Зла/Тени, и уж тем более про то, что в Тени/Царстве Дьявола/Зла может быть какая-то иерархия и порядок, характерные для отцовского мира и отцовской Тени. Отцовский мир более структурированный и похожий на тот, который описал Данте в кругах ада в своей «Божественной Комедии» в 13 веке.
В русской Тени нет иерархии, и в качестве теневых выступают негативные аспекты Великой Матери. У нас нет образа Зла или Дьявола как такового, соответствовавшего бы мужской, отцовской фигуре Дьявола Запада.
В русской культуре получается, что вербальная культура предшествует визуальной. В то время как на Западе они развиваются почти параллельно. В русской культуре даже если и есть какие-то столкновения со Злом в сказках, былинах, легендах, мифах, сказаниях, то, тем не менее, визуальных образов так и нет даже в народном изобразительном творчестве. Как будто мы говорить об этом можем, а представить это невозможно. В русской культуре начали писать на те образы, которые нам дала западная культура. У нас своего образа, визуального ряда, своих символов Зла/Тени не возникло. И если русский писатель начинал писать на темы Зла, то он привязывал их к западной модели Зла. Что тоже могло влиять на силу внутреннего расщепления собственной культуральной идентичности.
В русском искусстве происходило отставание литературы от искусства, например, Лермонтов написал свою поэму «Демон» впервой половине 19 века, в то время как Врубель написал иллюстрацию к ней на стыке 19-20 веков. Похоже, что заимствованная вербализация как сильное средство дистанцирования от содержаний бессознательного использовалось русской культурой неслучайно. В живописи, в изобразительном искусстве слишком трудно сохранить то внутреннее расстояние, с которого можно смотреть и видеть, а не погружаться и тонуть. С этой точки зрения, биографии Врубеля и Лермонтова могут быть восприняты как одно из подтверждений этого.
Дьявол, или Демон, в случае Врубеля, символизирует энергии хаоса, разделения, смешения - отсутствие центра и иерархии. Это образ, выражающий силы, действующие в коллективном бессознательном. И выдержать контакт с ними для человеческого сознания достаточно трудно. Сознание должно быть достаточно зрелым, простроенным, с множеством предохранительных слоев в культурно-символических формах. Западное сознание вследствие своего более длительного исторического развития сумело нарастить эти слои. Западная культура смогла переработать материнский образ в отцовский мир. В русской же культуре все, что находится вне пределов сознания, - Зло/Тень. И пока ее не переработаешь, ни до чего не дойдешь. И проблема еще больше усложняется из-за огромных территорий нашей страны. Всегда было место, куда убежать, не теряя национальную идентичность. Очень трудно установить границы индивида, равно как и столкнуться с Тенью. У тех, кто, наконец, сумели соприкоснуться с темой Зла и представить ее, отразили свою погруженность в тему Зла, не по заказу коллективной власти, не оказалось достаточно сил, чтобы преодолеть его.
В Западной культуре заказ поступал от церкви, и художник воплощал свои образы в своей же культуре, созвучные их национальному коллективному бессознательному. В русской же культуре, с другой стороны, художники и писатели реагировали на символы и образы, которые давались западной культурой, а не рождали свои собственные образы, принадлежащие истинной русской культуре. Конечно, с частями мачехи, западной культуры, обращаться намного проще. Но она при этом навсегда так и остается нам мачехой, пусть даже и любящей, принимающей, но не родной. А наша родная мать постоянно вызывает страх и огромную любовь, пугающие по своей силе.
Очень сложно изначально интегрировать Зло/Тень в культуре, которая не дает образов, символов, не эстетизирует эти образы, не структурирует их, чтобы ослаблять их бессознательное влияние. При недостаточности внутренней целостности (как в случае с Достоевским) это очень сложно сделать.
Намного проще говорить о зле в себе, о том, что у меня есть что-то плохое, какие-то плохие качества, без реального переживания или чувствования его, без включения в него. Крайне сложно реально идентифицироваться со Злом, слышать и понимать, что это Зло/Тень на самом деле от меня хочет. Проще соматизировать, проще отдаваться алкоголю, дракам, наркотикам, включаться в какие-либо зависимые отношения, чем видеть Зло/Тень в себе.
Я понимаю Тень как то, что соблазняет сознание, нападает на границы сознания. Это то, что ставит под сомнение границы Эго. Тень – это то, что представляет собой личное бессознательное, или бессознательное как таковое во Фройдистском психоанализе. И пока не столкнешься и не проработаешь Тень, невозможно дойти до других архетипов коллективного бессознательного.
В работе с русскими клиентами происходит застревание на прохождении Тени, т.е. мы на годы застреваем на редуктивном анализе из-за особенностей нашей культуры. В реальности, мы вынуждены заниматься редуктивной работой и символически понимать только перенос. Культура все еще не готова к более зрелым способам столкновения со Злом/Тенью. По сути, в своей работе мы занимаемся только Тенью и ничем другим. Большая часть нашей работы уходит на Тень, бессознательное во Фройдистском понимании.
Мы, как аналитики, тоже можем избегать идентификации и столкновения с Негативной Матерью, опасаясь стать преследователями, а не художниками, рисующими по заказу Власти. Где та Власть, которая может быть нашим заказчиком в отношениях с клиентами, если культура ей не является? Мы вынуждены ее искать в разных психотерапевтических школах, преданными приверженцами которых мы становимся.
В Русской культуре принято полностью вырубать Зло/Тень под корень. Поэтому во время работы нам приходится, как будто прикладывать двойное усилие для того, чтобы принять в себе Тень/Зло, не противостоять ей, не бороться. Двойное в том смысле, что сначала необходимо перестать отождествляться с карающей частью в себе. У русского человека абсолютное отождествление с карающей культурой. Сначала нужно бросить вызов культуре, чтобы обратиться к собственной Тени/Злу, чтобы признать, что у меня есть своя личная Тень/Зло, не только то, которое портит весь мир. Зло и Тень в русской культуре зачастую не индивидуальные, а коллективные. И если они коллективные во мне, то они угрожают всем, и если я позволю им быть, то они уничтожат мое сознание, и я уничтожу весь мир. Очень трудно добираться до индивидуального Зла/Тени. Нужно усилие, чтобы выделить личную/индивидуальную Тень из коллективной, и, соответственно, уменьшить степень ответственности индивида, деинтоксицировать ее. Для этого необходимо предпринять несколько усилий. Первое усилие – выделить ее из коллективной Тени, и второе – представить ее, символизировать, чтобы с ней было возможно работать.
Двойное усилие в работе с Тенью вызвано также и тем, что с одной стороны, в нашей культуре не даются культуральные средства, и нам приходится опираться исключительно на силу своего Эго и Эго клиента. Наше общество не является контейнером для Зла/Тени, которым является Западная культура. Наша Мама может быть только хорошей. Негативная Мама не присутствует в сознании, поэтому вызывает ужасные бессознательные фантазии, которые пугают нас. Это приводит к тому, что признание собственного Зла в себе самом может повлечь за собой катастрофическое наказание и отвержение со стороны Великой Матери.
Наличие столь осуждаемой и столь огромной коллективной Тени пугает любого индивида. Я не могу быть причастным ей, т.к. она может поглотить меня. В целях защиты я могу выработать сверх мораль и этический кодекс, подвергая себя строжайшей аскезе. Или же я могу признать в себе Зло, равное всему коллективному Злу, что само по себе пугает и ведет к инфляции. Или я вообще буду считать, что не имею к этому какое-либо отношение, вырабатывая ложное Эго или живя только в Персоне.
В нашем мире никакие химеры и горгульи нигде не смотрят на нас в реальности. Нам не раскрываются никакие образы Зла. Мама этого никому не разрешает делать. Из-за чего трудно простраивать, вырабатывать такое же, как на Западе сознательное и индивидуальное отношение ко Злу/Тени и собственным проблемам.
Негативная Мать, оставаясь в бессознательном, порождает ужас от возможности наказания с ее стороны за то, что я на самом деле приму ответственность за свои поступки, а не разделю ее с нею. Если эта ответственность разделяется с ней, то я так никогда и не посмею от нее отделиться, становясь самостоятельным и взрослым. Поэтому лучше уйти к маме, чем остаться в анализе. Да и сама Мама не умеет пока контролировать свою агрессию, свое Зло и Тень, что видно из отсутствия этих образов в коллективном искусстве.
И удерживаться на противодействии своей теневой стороне как будто бы невозможно, потому что она еще очень сильно в материнском, в коллективном слое. Чтобы сохранить индивидуальность в русской культуре, нужно отрицать наличие как личной Тени, так и коллективной. У русских коллективное Зло/Тень занимает огромное пространство в индивидуальной психике. Для индивидуальной Тени/Зла, похоже, места нет, или его совсем немного.
Изначально Тень/Зло находятся во владении Негативной Матери, у которой ее надо отвоевать, сделав ее своей личной областью, и присвоить ее. При прохождении Теневого пространства, при обозначении его, Тень/Зло становится из Материнской, Отцовской, занимая определенное место в иерархии всего бессознательного, а не только поглотив все личное бессознательное.
Может быть это моя фантазия, что наша Тень/Зло отличается от Тени/Зла Запада? Может на самом деле это никак нигде не проявляется? А может наш способ обращения с Тенью/Злом не хуже, а даже лучше? Может так, как делаем мы даже полезнее для психики? Может, мы не срываем защиты с сакрального, как это было сделано на Западе, и это целительнее?
Тогда я задаюсь вопросом, ЧТО мы символизируем? То, о чем говорят на Западе? Или то, что МЫ можем вытащить у СЕБЯ изнутри? То Зло, которое растет на нашей земле? Порой складывается впечатление, что мы пытаемся примерить чужую патологию на себя, чтобы не искать свою собственную. Такое происходит, например, когда клиенты пересказывают нам книги или фильмы. Или когда клиенты приносят свои сны, как журнальные вырезки, красивые, но не принадлежащие им. Без каких-либо ассоциаций к ним, как будто к ним это не имеет никакого отношения. Как будто это не их образы и символы, да и не символы вообще. Сны, как и Тень/Зло часто оказываются не интегрированными в психику русского человека. Даже во сне, особенно когда возникают разрушительные образы, очень сложно установить с ними связь. Много ставится барьеров, и на протяжении долгих лет невозможно подойти к Тени/Злу в кабинете. Требуется много времени для клиента, чтобы он смог дойти до мысли, что у него есть свои собственные Бесы, с которыми надо иметь дело. Игнорирование Зла/Тени в коллективе и в культуре, отправляет индивида на заведомо напрасную борьбу в себе. Потому как нельзя выносить сор из избы, особенно если этот сор – часть коллективного.
Личное Зло/Тень – это то, чего надо стыдиться. Поэтому при приближении к ней сразу же начинают работать примитивные защитные механизмы. На Западе больше вероятности того, что активизируются более зрелые защитные механизмы, прошедшие переработку и поддержку в культурных образах.
Дает ли коллектив разрешение на поиски индивидуального решения и спасения, или держит в беспомощном состоянии перед Злом/Тенью?
Ближайшее воплощение Зла/Тени сейчас – терроризм, смертельные болезни, преступность, смерть и тело. Они все воплощают в себе хаос. Сегодня источником образов стал кинематограф. И в России преобладает влияние не своих фильмов, а западных.
Для нас индивидуальный враг пока - инстинкты, влечения, тело, а не нечто нуминозное, свободное от индивидуальной Тени. Мы ждем, что нам кто-то его покажет. А на Западе его уже несколько веков как показали, поэтому потребность в зависимости от проводника и страх зависимости от него снизились, а способность самостоятельно для каждого символизировать собственное зло увеличилась. Мы ждем, когда нам скажут, ЧТО есть Зло/Тень, и что пришло время с ним бороться, т.е. скажут «фас!» и покажут, на кого кидаться. Сами мы пока не самостоятельны в видении Зла и в развитии собственной морали, т.к. самостоятельность предполагает ответственность и сепарацию от Мамы.
По книгам и рассказам об опыте Западных коллег, у меня складывается впечатление, что западный клиент готов полностью предоставить себя фигуре авторитета в лице аналитика, что похоже на ту легкость, с которой западный человек доверяется расписанию автобусов и вообще чему-либо написанному и сказанному от лица авторитета или государства. В русской культуре всегда остается амбивалентное отношение к авторитету, что приводит к отрицанию Зла/Тени, по крайней мере, в себе. Как будто западный клиент не ждет долго, полюбит его аналитик, или не полюбит, нравится он или нет. Как будто у них нет такой симбиотической включенности, как у наших. Мы сразу склонны впадать в симбиозы. И как аналитики тоже. Мы стремимся спасти наших клиентов. Мы не даем друг другу дойти до Зла/Тени, где никто не спасет тебя, кроме тебя самого.
Мы сами становимся безграничными всемогущими мамами. Сложно позволить клиенту разозлиться на себя, наорать на него, пропустить время, и пр. Когда на супервизиях нам задают вопрос, почему мы сделали то-то и то-то, мы воспринимаем вопрос не как прояснение, как вы с этим обращались, а как осуждение, что вы все сделали неправильно. И поэтому мы начинаем притворяться, подлаживаться под фигуру власти, если мы хотим что-то от нее для себя получить. Как будто (в нашем восприятии) такими, какие мы есть, в нашей индивидуальной целостности, никто и никогда не сможет нас принять.
Мы пытаемся стать коллективными, а не индивидуальными, не раскрыться, а угадать ожидания, угадать, как нас оценивают, какой диагноз нам поставят. Мы хотим угадать ожидания сообщества. Всякого рода вопросы мы воспринимаем как критику, и любой вопрос вызывает тревогу.
Для нашей культуры индивидуальность – это зло. И индивидуальное – это зло. И хорошо ли мы делаем как аналитики, выискивая это индивидуальное в клиентах? В нашей культуре до сих пор не поддерживается Личность и Индивидуальность. Процветают бездарность, безликость и посредственность, которые в то же время и осуждаются. От нас требуется не зрелость, а лояльность, т.к. индивидуальность – это зло. В Западной культуре, однако, дело обстоит почти совсем наоборот.
Возможно, мы проходим через определенную стадию развития коллективной культуры. Если так, тогда нам необходимо смириться, а не бороться с тем, что мы младшие братья Западной культуры. Возможно, если мы, наконец, осознаем свое собственное Зло, примем свою Тень, и направим ее в собственное русло, нам будет проще развить свою индивидуальность и независимость. И когда мы найдем свое место, свою индивидуальность и свою собственную Тень, мы перестаем быть Злом. У нас появится внутренняя иерархия. Для нашего роста и здоровья важно признавать иерархию в мире, как внешнем, так и внутреннем.
Тогда Великая Мать позволяет нам наделить Отцовскими границами пространство, в котором есть иерархия. Тогда Зло/Тень из материнской становится отцовской. В них появляется иерархия и структура, а у нас появляются собственные границы и возможность коммуницировать со Злом/Тенью. Запад давно обрел эти отцовские границы, обрел отцовскую Тень.
Изначально в русской культуре иерархия была вроде как жесткая. В прошлом столетии она была поставлена под вопрос. Мне кажется, что иерархия необходима и вертикаль власти необходима, хотя она нам и претит, т.к. мы хлебнули свободы и анархии, погрузившись в Материнскую Тень.
В иерархиях есть большая разница. Есть та иерархия, внутри которой нет никаких правил и законов, или же они не соблюдаются. Это провоцирует много бессознательных фантазий, относительно того, как эта иерархия устроена. Это материнская иерархия, царящая в нашем государстве. Нам все время приходится вычислять руководствующий принцип, который в других странах намного более прозрачен. При этом в Отцовской иерархии есть нечто большее, чем простое следование предписаниям. В ней есть место для индивидуального голоса. В Отцовском мире есть ясные правила и свобода, есть возможность коммуницировать и возможность развития и роста, без страха, что будешь отвергнут. С материнским Злом/Тенью нельзя коммуницировать, с ним не поговоришь. Истории Фауста в Материнском Зле/Тени нет места. Здесь только можно молиться, а не разговаривать.
Мы живем в мире с материнским Злом/Тенью, не подразумевающей выделение личной Тени из коллективной. Страшно оторваться от Мамы, потому что никогда не знаешь, будет ли там Отец. Можно не найти отца, потому что наша Матушка может быть и без царя-батюшки. Оторвешься от Матери, а Отца не будет, а Мать может наказать за эту самостоятельность. Но что еще страшеннее, она может отвергнуть...
Раздел "Статьи"
Другие статьи преподавателей и студентов института:
Психоаналитическое резюме на аниме Pandora Hearts
Психоаналитический анализ сказки о мертвой царевне и семи богатырях
Психоаналитическое понимание сказки про Колобка
Проекции и контрперенос в работе с подростком