Шандор Ференци. "Символика моста и легенда о Дон Жуане". (1921-1922)
Символическая связь объекта или какого-либо рода деятельности с неосознаваемой фантазией обнаруживается в результате накопленного опыта. Причем предположения по этому поводу постоянно модифицируются, а часто и полностью пересматриваются под влиянием информации из разных областей знания, в том числе от всех ветвей индивидуальной и массовой психологии. Однако толкование снов и анализ неврозов остаются наиболее надежными способами установления каждого типа символики, с помощью которой можно наглядно распознать мотивацию и генезис таких психических состояний. Я считаю, что только средствами психоанализа можно безупречно установить суть символики. Символические толкования в других областях (мифология, фольклор и др.) всегда несут в себе налет поверхностного, частичного; остается впечатление, что можно по-разному понимать толкования. Именно отсутствие глубины отличает поверхностную аллегорию от символа, сотканного плотью и кровью.
В сновидениях важная роль принадлежит мостам, особенно когда пациент не нагружает видение моста историческим материалом. Характер заболеваний, которыми я занимался, позволил во многих случаях установить сексуально-символическое значение моста как мужского члена, мощного члена отца, в гигантизме которого заключено инфантильное понимание родительской пары. Этот мост проложен через большой, опасный водоем, из которого проистекает вся жизнь. На протяжении всей жизни он будоражит воображение, а став взрослым, возвращаешься к нему периодически, хотя и представленный одной частью тела. Пациент, видящий себя во сне приближающимся к опасным водам на непрочном плоту, страдает сексуальной импотенцией и слабостью генитальных органов; ему нужно защищаться от опасной близости женщины. Любопытно, что символическое значение моста не только подтверждено моей практикой, но и одной из народных сказок, а также непристойным рисунком одного французского художника; в обоих случаях — это гигантский мужской член, перекрывающий широкую реку, а в сказке такой мощный, что по нему едет тяжелая упряжка лошадей.
Мое понимание этого символа углубила встреча с пациентом, который боялся мостов и испытывал трудности с эякуляцией. Наряду с некоторыми данными о возможности развития у больного страха смерти и кастрации анализ показал следующий потрясающий факт из жизни девятилетнего мальчика: его мать (акушерка) желала, чтобы бесконечно любимый сыночек был рядом с ней и в ту ночь, когда она родила девочку. Мальчик в своей кроватке, может быть, не видел, но слышал (по замечаниям помощниц) весь процесс родов. Его охватил жуткий страх, предшественник последующих, а разрывы между жизнью и не-жизнью стали источником истерии страха в особой форме страха моста. Противоположный берег Дуная означал для него «потусторонность», т.е. жизнь до рождения (ср. у Ранка: народно-психологические мотивы в «Сказании о Лоэнгрине»). Никогда в последующей жизни он не шел по мосту пешком — только в экипаже и в сопровождении сильной, импонирующей ему личности. Когда я в ходе лечения уговорил его пройтись по мосту, то он судорожно держался за меня, все его мускулы были напряжены, дыхание прерывисто. То же самое происходило на обратном пути, но когда мы миновали середину моста и он увидел «наш» берег (т.е. жизнь), исчезли судорожные явления, он повеселел, стал разговорчив, страх исчез. Мы могли теперь понять страх пациента при приближении к женским гениталиям и неспособность полностью отдаться женщине, что означало воображаемую опасность гибели в глубине вод, если не поможет более сильная личность.
Я полагаю, что два толкования — мост, соединяющий родителей, и мост, проложенный между жизнью и смертью, — вполне дополняют друг друга. Ведь член отца действительно мост, по которому еще нерожденный отправляется в жизнь. Глубокий смысл этого тождества становится фактическим символом. Очевидно, что мост-символ в случае невротического страха служит чисто душевным представлением о «связи», «соединении», «сцеплении» («слово-мост», по Фройду). Иначе говоря, является психическим или логическим (т.е. «аутосимволическим») «функциональным» феноменом, в толковании Зильберера.
Мы видели на нашем примере, что в основе явления страха заложены материальные представления о процессе рождения. И я вправе полагать, что любые функциональные феномены имеют материальные основы. Возможно, правда, что при нарциссическом закреплении системы «Я-воспоминание» прямые ассоциации с памятью об объекте отходят на второй план и пробуждается видимость чистого аутосимволизма. С другой стороны, возможно, что не бывает «материального» душевного феномена без, пусть слабой, примеси следов воспоминания. Подчеркнем наконец, что каждый символ имеет физиологическую подоснову, т.е. как-то выражает все тело, его орган или их функции.
Полагаю, что в этих замечаниях даны указания на существенные общие черты образования символов. Поскольку возникающий при этом динамизм вытеснения ранее описан (см. мое эссе «К онтогенезу символов»), то нам не хватает для «метапсихологического» понимания сущности символов в духе Фройда только знания распределения психофизических средств в этой игре сил и более точных данных об онто- и филогенезе (ср. с работой Джонса «Теория символики»).
Психический материал в страхе моста проявился у пациента также в одном конверсионно-истерическом симптоме. При внезапном испуге, виде крови и пр. он склонен к обморокам. Корни этих явлений, по-видимому, следует искать в рассказе матери о том, что он родился полумертвым и лишь с большими трудностями было налажено его дыхание. Это явилось исходной травмой, основой для развития последующей —присутствием при процессе родов.
Вряд ли стоит особо отмечать, что мост в сновидениях может и не иметь символического смысла, если он несет исторический подтекст.
* * *
В кратком эссе о «Символике моста» я пытался раскрыть несколько значений «моста» в бессознательном.
Согласно данному толкованию, мост:
1) мужской член, соединяющий родителей во время коитуса и поддерживающий «на плаву» младенца;
2) является важным средством перенесения из «небытия» (существование в чреве матери) в «бытие» (жизнь);
3) поскольку человек может представить себе смерть только по образцу существования до рождения, следовательно, как возврат в чрево матери (в воду, в мать-землю), то мост приобретает также символическое значение средства доставки в обитель смерти;
4) наконец «мост» вообще используется как формальное представление «переходов» и «изменения обстоятельств».
Итак, в первоначальной концепции легенды о Дон Жуане мотивы, указанные в пунктах 1 — 3, настолько тесно связаны с символом моста, что я решился применить эту «связанность» для подтверждения моего толкования. Знаменитый охотник за женщинами Мигель Монара Вичентелло де Леко (Дон Жуан) по преданию зажигал свою сигару через Гвадалквивир от сигары дьявола. Повстречав однажды процессию на собственных похоронах, Дон мечтал, чтобы его погребли в крипте сооруженной им капеллы и чтобы место его захоронения топтали ногами люди. Лишь после так называемого «погребения» он обращается на путь истины и становится кающимся грешником. Итак, зажигаемую через реку сигару я понимаю как вариант символа моста, согласно которому (что характерно для вариантов) возвращается многое из вытесненного в бессознательное. Сигара по форме напоминает пламенеющий от желания мужской генитальный орган. Гигантский жест — зажигание через реку — хорошо выражает колоссальную потенцию Дон Жуана и репрезентирует огромную эрекцию его члена. Присутствие у места собственного погребения объяснимо, если предположить, что фантазия фактически представляет персонификацию столь существенной части телесного Я Дона — его гениталии. При каждом половом сношении гениталии действительно «погребены» в месте деторождения, и остальное Я может со страхом наблюдать «погребение».
Психоанализ многочисленных сновидений и невротической клаустрофобии объясняет страх «быть похороненным» как преображенное в страх желание возвращения в материнское тело. С позиции нарциссизма каждый половой акт, каждая жертва женщине есть потеря или вид кастрации, на которые пострадавшее Я реагирует смертельным страхом. Фантазии угрызения совести и страха, вероятно, также содействуют тому, что при каждом половом акте Дон ощущает приближение к аду и уничтожению. Если мы с Фройдом объясняем тип Дон Жуана в любовной жизни, его необоримое стремление к обладанию всеми женщинами тем, что это эрзац единственной любви, в которой отказано Дону (Эдипова фантазия), то становится понятным фантастический страх наказания за «смертный грех».
Разумеется, эти несколько строк не претендуют на анализ скрытого содержания легенды, где еще много необъясненного с точки зрения психоанализа, например, возможное гомосексуальное значение зажигания одной сигары от другой. Я стремился к установлению и подтверждению фаллического и жизнь — смерть значения моста в среде типических символов смерти, рождения и сексуальности.
раздел "Статьи"
Другие работы Ш. Ференци:
Психе (душа) как сдерживающий фактор (1922)
Проблема утверждения деструктивного отвращения ненависти (1926)
Нежданный ребенок и его стремление к смерти (1929)
Путаница языков взрослых и ребенка. Язык нежности и страсти (1933)