Йозеф Брейер. Теоретическое.

В «Предуведомлении», предваряющем наши исследования, мы изложили те мысли, на которые навели нас наблюдения, и я полагаю, что по существу они верны. Однако ради краткости нам пришлось по большей части ограничиться в «Предуведомлении» лишь намеками на наши соображения. Поэтому и позволительно теперь, когда соображения наши подкреплены историями болезни, изложить их более обстоятельно. Разумеется, мы и здесь не собираемся рассматривать «истерию в целом», да это и невозможно, однако следует более подробно, вразумительно, а может быть, и с известными оговорками разъяснить все то, что не получило в «Предуведомлении» должного обоснования и было там лишь слегка намечено.

На нижеследующих страницах о мозге мы ведем речь редко, а о молекулах и вовсе не упоминаем. Психологические процессы следует описывать на языке психологи и, пожалуй, иначе их и описать–то невозможно. Если мы заменили бы слово «представление» словосочетанием «возбуждение в коре головного мозга», то последнее могло бы показаться нам понятным только потому, что, несмотря на новый наряд, мы угадали бы в нем черты старого знакомца и без лишнего шума восстановили бы в правах былое «представление». Ибо представления возникают у нас постоянно и известны нам досконально, а «возбуждение в коре головного мозга» представляется скорее неким постулатом, обозначением того, что мы только надеемся когда– нибудь познать. Подобная замена одних терминов другими напоминает бессмысленный маскарад.

Это может послужить оправданием того, что здесь в ходу почти исключительно психологические термины.

Вот еще к чему я заранее прошу проявить снисхождение. Когда наука стремительно развивается и совершенствуется, мысли, высказанные впервые одиночками, очень скоро становятся всеобщим достоянием. Взявшись изложить свои соображения по поводу истерии и ее психических причин, уже невозможно не высказать и не повторить множество тех мыслей, которые некогда были собственностью одного ума, а ныне принадлежат всем. Едва ли теперь можно установить, кто высказал их первым, поэтому ничего не стоит принять чужую мысль за свою собственную. Надеюсь, это послужит нам оправданием, если кому–то покажется, что мы приводим мало цитат и не проводим четкую границу между своими и чужими соображениями. То, что изложено на нижеследующих страницах, меньше всего претендует на оригинальность.

I. Являются ли все истерические феномены идеогенными?

В «Предуведомлении» речь шла о психическом механизме «истерических феноменов», но не о «психическом механизме истерии», поскольку мы не стремились доказать, что означенный механизм, равно как и наша психическая теория истерических симптомов, всегда и везде остается в силе. Мы не считаем, что все истерические феномены возникают именно таким образом и являются идеогенными, то есть порождением представлений. Тут мы не согласны с Мебиусом[1], который предложил в 1888 году следующее определение: «Истерическими являются все патологические феномены, обусловленные представлениями». Позднее он добавил, что лишь некоторые патологические феномены вторят с точки зрения содержания представлениям, из–за которых они возникли, а именно те из них, что были вызваны внушением, произведенным извне, или самовнушением; это происходит, например, в том случае, когда возникшая у пациентки мысль о том, что рука ей не повинуется, вызывает паралич руки. Другие истерические феномены, хотя и обусловлены представлениями, с точки зрения содержания им не соответствует; например, в одной нашей истории болезни упоминается о том, что паралич руки возникал у пациентки при виде предмета, похожего на змею.

71 Когда происходят глубокие психические изменения, случается и так, что более замысловатые обороты речи получают явное символическое выражение в виде чувственных образов и ощущений. Одно время все мысли фрау Сесилии М. превращались в галлюцинации, для разгадывания которых зачастую требовалось недюжинное остроумие. Она жаловалась мне на то, что ей докучает о дна галлюцинация, ей кажется, будто бы обоих ее врачей – Брейера и меня – повесили в саду на двух соседних деревьях. Галлюцинация исчезла после того, как в хо де анализа раскрылась следующая история: накануне вечером Брейер отклонил ее просьбу выдать ей одно лекарство, и тогда она понадеялась на меня, но я оказался столь же неуступчивым. Она рассердилась на нас и в сердцах по думала: один другого стоит, один к другому довесок! – Прим. автора.

Предлагая такое определение, Мебиус не намеревается внести в терминологию изменения, в соответствии с которыми истерическими следовало бы впредь называть только идеогенные симптомы, порожденные представлениями, а попросту полагает, будто все истерические симптомы являются идеогенными. «Поскольку представления очень часто служат причиной появления истерических симптомов, мы полагаем, что они являются таковыми всегда». Это он называет заключением по аналогии; я бы назвал это скорее обобщением, которое следовало бы еще проверить на предмет правомочности.

Прежде чем что–либо обсуждать, очевидным образом, необходимо уточнить, что именно мы называем истерией. Я называю истерией болезнь, картина которой обнаружена опытным путем и составлена на основе наблюдений, точно так же как картина легочной чахотки при туберкулезе. Приобретая новые знания, мы вносим поправки и уточнения в картину болезни, известную по опыту, но при этом не можем, да и не должны разрывать ее в клочья. Как явствует из результатов этиологических исследований, отдельные патологические процессы, развивающиеся при легочной чахотке, обусловлены различными факторами; туберкулез вызывают палочки Коха, а распад ткани, образование каверн, септическую лихорадку – другие микробы. Тем не менее туберкулезная чахотка является целостным заболеванием и неверно было бы растаскивать его на части, объявляя «специфически туберкулезными» лишь те изменения тканей, которые вызваны палочками Коха. Точно так же должно сохранять и целостность истерии, даже если выяснится, что симптомы ее обусловлены различными факторами: одни возникли за счет действия психического механизма, а другие появились без его помощи.

А в том, что так оно и есть, лично я убежден. Лишь некоторые истерические феномены являются идеогенными, а если принять на веру определение Мебиуса, то придется разделить на две половины не только саму истерию, но и каждый симптом, возникший у одного и того же больного.

По аналогии с заключением по аналогии, к которому пришел Мебиус, можно было бы заключить: «Поскольку представления и ощущения очень часто вызывают эрекцию, мы предполагаем, что только они ее всегда и вызывают, и даже периферические импульсы должны пройти окольным путем, через психику, прежде чем послужить причиной развития этого вазомоторного процесса». Несмотря на очевидную ошибочность этого заключения, подкрепить его можно было бы никак не меньшим количеством фактов, чем тезис Мебиуса, касающийся истерии. Если уж на то пошло, то следует скорее предположить, что, по аналогии со множеством физиологических процессов, как то слюнотечение, слезоотделение, изменение сердечной деятельности и т. п., процесс этот может развиваться как под влиянием представлений, так и под воздействием периферических или каких–то других, но только не психических раздражителей. Доказать обратное покамест не удалось. Так что можно с уверенностью сказать, что многие симптомы, именуемые истерическими, обусловлены не только представлениями. В пример можно привести самый заурядный случай. Скажем, у какой–то женщины при малейшем волнении проступают на шее, груди и лице красные пятна, которые затем сливаются воедино. Их появление обусловлено представлениями, и, стало быть, согласно определению Мебиуса, они являются истерическими симптомами. Однако аналогичное, хотя и более локальное, покраснение наблюдается у нее и при раздражении кожи, при прикосновении и т. д. Выходит, что оно истерическим симптомом не является. Стало быть, один и тот же симптом бывает порой истерическим, а иной раз таковым не бывает. Остается лишь гадать о том, относится ли данный эретизм сосудодвигательных нервов к числу специфических истерических симптомов или является обычным признаком «чрезмерной возбудимости нервов». Но если строго придерживаться определения Мебиуса, то единое явление все равно придется разложить на части, признав истерическим лишь то покраснение, которое было вызвано волнением.

Точно так же обстоит дело и с истерическими болями, которым уделяется столько внимания на практике. Казалось бы, уж они–то обусловлены зачастую только представлениями и являются, по существу, «болевыми галлюцинациями». Но приближайшем рассмотрении выясняется, что одного представления, каким бы ярким оно ни было, недостаточно для того, чтобы вызвать боль, а необходимы еще особые изменения в состоянии аппарата, отвечающего за проведение импульсов боли и болевую чувствительность, как необходимо и повышение степени возбудимости сосудодвигательных нервов для того, чтобы на коже при волнении проступили красные пятна. Безусловно, само словосочетание «болевая галлюцинация» весьма метко характеризует эту невралгию, но заодно заставляет нас прикладывать к ней такие же мерки, с какими мы привыкли подходить к галлюцинациям. Обстоятельный разговор на тему галлюцинаций был бы здесь неуместен. Поэтому скажу лишь одно: на мой взгляд, «представление», мнемонический образ, не подкрепленный возбуждением перцептивного аппарата, каким бы ярким и живым этот образ ни был, никогда не сможет приобрести черты объективной реальности, каковые отличают галлюцинацию 72.

То же самое можно сказать даже о галлюцинациях, затрагивающих чувства, а уж тем более о болевых галлюцинациях. Ибо едва ли здоровый человек способен придать воспоминанию о телесной боли хотя бы то правдоподобие, то отдаленное сходство с ощущением подлинным, какого удается достичь, воскрешая в памяти зрительные образы и звуки. Я полагаю, что даже во сне, в том состоянии, при котором у здорового человека естественным образом возникают галлюцинации, никогда не пригрезится боль, если спящий на самом деле ее не испытывает. De norma 73 вызвать боль за счет «возвратного» возбуждения перцептивного аппарата, которое направляется из органа памяти при возникновении представлений, еще сложнее, чем вызвать таким же образом зрительные или слуховые ощущения. Если при истерии с такой непринужденностью возникают галлюцинации, то степень возбудимости аппарата, отвечающего за болевые ощущения, наверняка повышена.

Но и в этом случае боль возникает не только из–за представлений, но и под воздействием периферических раздражителей, точно так же как вышеописанный эретизм сосудодвигательных нервов.

Мы ежедневно сталкиваемся с тем, что у людей в нервном отношении здоровых возникают периферические боли, обусловленные развитием патологических процессов в других органах, которые сами по себе боли не причиняют; например, головная боль может возникнуть из–за довольно незначительных изменений в носу или околоносовых пазухах[3], а межреберная невралгия или невралгия плечевого сплетения – из–за сердечных недомоганий. Если больной отличается чрезмерной возбудимостью, которой, по нашему мнению, обусловлены болевые галлюцинации, то его возбудимость, так сказать, предоставлена в распоряжение вышеуказанной иррадиации. Даже у тех, кто не страдает нервическими расстройствами, иррадиация становится со временем более выраженной и принимает такие формы, в каких она проявляется только у нервнобольных, хотя и обусловлена действием того же механизма. Например, боль в области яичников, на мой взгляд, напрямую связана с состоянием половых органов. То обстоятельство, что эту боль, как и любые другие болевые ощущения, удается вызвать в виде галлюцинации под гипнозом, а спровоцировать ее появление могут и психические факторы, еще не доказывает, что она возникает только через посредство психики. Подобно эритеме или любой нормальной секреции, она обусловлена как психическими, так и сугубо физическими факторами. Как же нам быть: назвать истерической лишь ту боль, которая, по нашим сведениям, имеет психическое происхождение? Но ведь тогда нам придется исключить из комплекса истерических симптомов обычную боль в области яичников, а это едва ли допустимо.

Тяжелый невроз, связанный с суставом и постепенно развившийся после легкой травмы этого сустава, безусловно, обязан своим возникновением определенным психическим факторам: из–за того, что внимание пострадавшего сосредоточено на поврежденной конечности, соответствующие нервные пути становятся более возбудимыми; но это не означает, что повышенная чувствительность сустава в буквальном смысле обусловлена представлениями.

72 Этот перцептивный аппарат, включающий в себя и чувствительные области в коре головного мозга, должен отличаться от то го органа, который сохраняет и воспроизводит чувственные впечатления в виде мнемонических образов, ибо основной предпосылкой деятельности аппарата восприятия является скорейшее restitutio in statum quo ante [лат., возвращение к прежнему состоянию); иначе было бы невозможным дальнейшее адекватное восприятие. Залогом воспоминания, напротив, является то, что подобное восстановление не происходит, и восприятие любого ощущения влечет за собой непреходящие изменения. Один и тот же орган не может удовлетворять разом двум взаимоисключающим требованиям; зеркало теле скопа не может служить заодно и фотографической пластинкой. Поэтому я присоединяюсь к мнению Мейнерта[2] с одной оговоркой: черты реальности галлюцинациям действительно придает именно возбуждение, но только не подкорковых центров, как считает Мейнерт, а перцептивного аппарата. Если же возбуждение органа восприятия вызывает мнемонический образ, то мы вправе предположить, что степень его возбудимости не соответствует норме, благодаря чему и создаются условия для возникновения галлюцинации. – Прим. автора.

73 De norma (лат.) – в норме.

То же самое можно сказать о патологическом снижении чувствительности. Трудно вообразить, а еще труднее доказать, что анальгезию всего тела или какой–то части тела, не сопровождаемую анестезией, вызывают представления. И даже если бы полностью подтвердились данные Бине и Жане[4], которые установили, что гемианестезия[5] обусловлена особым психическим состоянием, расщеплением психики, то ее следовало бы назвать психогенным, но никак не идеогенным феноменом, а значит, согласно определению Мебиуса, она не была бы истерическим симптомом.

Коль скоро многие типичные истерические феномены, по всей вероятности, идеогенными не являются, тезис Мебиуса можно смягчить. Не будем утверждать, что «истерическими являются только те симптомы, которые возникли по вине представлений», а ограничимся следующим предположением: очень многие истерические феномены, возможно, в большей степени, чем кажется ныне, являются идеогенными. Однако основным патологическим фактором, за счет которого могут оказывать болезнетворное воздействие как представления, так и непсихологические раздражители, всегда является изменение степени возбудимости нервной системы 74. А вот до какой степени это изменение обусловлено психическими факторами, это – вопрос другой.

Стало быть, если идеогенными и являются лишь некоторые истерические феномены, то хотя бы их можно назвать специфическими истерическими симптомами, а значит, благодаря изучению этих симптомов и определению их психической этиологии можно внести существенный вклад в теорию означенного заболевания. Попытаемся ответить на следующий вопрос: как они возникают, каков «психический механизм» этих феноменов?

Ответ на поставленный вопрос зависит от принадлежности интересующего нас симптома к одной из двух групп, на которые Мебиус разделил идеогенные симптомы. Симптомы, соответствующие, с точки зрения содержания, исходному представлению, вполне объяснимы и доступны пониманию. То, что воспоминание об услышанном некогда голосе не просто вызывает знакомые отзвуки в душе, внятные «внутреннему слуху» здорового человека, а приобретает характер галлюцинации и воспринимается как подлинное, объективное слуховое ощущение, можно объяснить, опираясь на предположение об изменении степени возбудимости. Как известно, то же самое происходит со здоровым человеком, когда он грезит во сне. Все мы знаем, что, совершая произвольное движение, человек представляет себе результат, которого он хотел бы добиться, и благодаря этому представлению напрягаются мышцы соответствующей группы; доступно пониманию и то, что мысль о невозможности какого–то действия может помешать его выполнению. (Паралич, вызванный внушением.)

Иначе обстоит дело с теми феноменами, которые не имеют логической связи с исходными представлениями. (Нечто подобное происходит и со здоровыми людьми, когда они, например, краснеют от стыда.) Спрашивается, каким образом возникают эти феномены, почему определенное представление заставляет больного человека совершать именно такое, абсолютно иррациональное действие и вызывает у него именно такую, вполне несообразную с ним галлюцинацию?

Мы рассчитывали дать кое–какие разъяснения по поводу этой причинно–следственной связи в «Предуведомлении», основываясь на наших наблюдениях. Однако ограничились лишь тем, что безо всяких объяснений стали использовать понятие возбуждения, которое необходимо излить или отреагировать[7]. Это понятие, будучи основополагающим для теории истерии и учения о неврозах в целом, тем не менее требует и заслуживает более тщательного изучения. Прежде чем приступить к этому исследованию, я хотел бы принести извинения за то, что нам придется опять затронуть основные вопросы, связанные с устройством нервной системы. Подобное «нисхожденье к Матерям»[8] всегда действует немного угнетающе; однако когда пытаешься докопаться до корней какого–то явления, волей–неволей приходится продвигаться вглубь. Прошу поэтому проявить снисхождение к нижеследующим соображениям, которые поначалу могут показаться запутанными!

74 Оппенгейм. Лабильность молекул[6]. Возможно, в будущем удастся заменить весьма приблизительное определение, которым мы воспользовались выше, более точной и емкой формулой. – Прим. автора.

Примечания

[1] ...не согласны с Мебиусом... – Брейер приводит выдержку из статьи Мебиуса «О понятии истерии» (Ubег den Begriff der Hysterie, 1888) (СП.).

[2] ...я присоединяюсь к мнению Мейнерта... – Мейнерт, Теодор Герман (1833–1892) – австрийский невролог и психиатр, основатель научной школы, автор трудов по вопросам строения и функций головного и спинного мозга (1865, 1869). Мейнерт полагал, что психика человека обусловлена деятельностью переднего мозга, а между корой больших полушарий и подкорковыми образованиями существует взаимосвязь. Ведущую роль он отводил коре больших полушарий, приписывая подкорковым образованиям функцию первоначальной обработки психических процессов. Многие расстройства психической деятельности, по его мнению, являются результатом нарушения обменных процессов, протекающих в мозговых центрах. Мейнерт описал галлюцинаторный психоз, впоследствии получивший название «аменция Мейнерта», и оказал влияние на многих австрийских неврологов и психиатров, в том числе на Фройда, который с 1882 года проходил стажировку под началом Мейнерта в возглавляемой им второй психиатрической клинике при главной больнице в Вене. В письме, адресованном в 1883 году своей невесте Марте Бернайс, Фройд отмечает, что Мейнерт «вдохновляет больше, чем толпа друзей» и характеризует Мейнерта как ученого, «чьи труды и личность увлекали» его «в студенческие годы». (Из письма Марте Бернайс от 21 июня 1883 г. Gesammelte Werke, Bd. 14, S. 35.) (СП.)

[3] ...головная боль может возникнуть из–за ... изменений... в околоносовых пазухах... – По всей видимости, Брейер намекает на теорию Вильгельма Флисса, который полагал, что нос на физиологическом уровне связан с половыми органами, и в статье 1893 года «Невроз назального рефлекса» утверждал, что открыл расстройство под таким названием (Die nasale Reflexneurose, 1893b). В статье, озаглавленной «Связь между носом и женскими половыми органами» (Die Beziehung zwischen Nase und weiblichen Geschlechtsorganen, 1897a), он высказал предположение о том, что на состояние носа влияет «аномальное сексуальное удовлетворение», вызывающее воспаление на определенных участках носовой раковины, которое, в свой черед, сказывается на состоянии всего организма и может стать причиной появления желудочных болей, недомоганий в период менструаций, а также маточных кровотечений (СП.).

[4] ...данные Бине и Жане... – данные о причинах возникновения гемианастезии приведены в нескольких работах Пьера Жане и Альфреда Бине (Janet, L'automatisme psychologique, 1889; Janet, Quelques definitions recentes de l'hysterie, 1893; Janet, L'e tat mental des hysteriques l894; Binet, Les alterations de la personnalite, 1892).

[5] гемианестезия – см. прим 3.

[6] ...изменение степени возбудимости центральной нервной системы... Оппенгейм. Лабильность молекул. – Оппенгейм, Герман (1858–1919) – немецкий невропатолог, ученик К. Вестфаля, автор научных трудов о центральной нервной системе, сифилисе, энцефалите, полиневрите, опухолях головного и спинного мозга. В 1890 году Оппенгейм выдвинул теорию травматического невроза, обусловленного изменением степени возбудимости центральной нервной системы под воздействием сильного внешнего раздражения. Брейер ссылается на труд Оппенгейма «Лабильность молекул», изданный в 1890 году (Oppenheim, Labilitaet der Molekuele, 1890). В личной библиотеке Фройда была одна книга Оппенгейма: Опенгейм, Г. Учебник нервных болезней для врачей и студентов (Oppenheim, H.: Lehrbuch der Nervenkrankheiten fur Arzte und Studierende. 1894) (СП.).

[7] ... понятие «возбуждения, которое необходимо излить или отреагировать»... – такой формулировки в «Предуведомлении» нет (СП.).

[8] ... «нисхожденье к Матерям»... – вручая Фаусту ключ от обители Матерей, хранительниц тайны бытия, Мефистофель произносит следующую фразу: «Не так он прост, как кажется на вид, // Волшебный ключ твой верный направитель // При нисхожденье к Матерям в обитель» (И. В. Гете. Фауст. Часть вторая. Действие первое. Пер. с нем. Б. Пастернака).

II. Внутримозговое тоническое возбуждение – аффекты

А. Как известно, сон без сновидений и бодрствование, при котором сознание остается совершенно ясным, представляют собой два предельных состояния центральной нервной системы. Между ними располагаются всевозможные переходные состояния, при которых степень ясности сознания более или менее снижена. В данном случае нас интересуют не психические (химические или вазомоторные) факторы, которыми обусловлен сон, и не его предназначение, а коренные различия между сном и бодрствованием.

Мы не можем судить о глубоком сне на основании опыта, поскольку состояние беспамятства, в котором мы в этот момент пребываем, не позволяет вести какие бы то ни было непосредственные наблюдения. Что же касается сна со сновидениями, то мы знаем, что человеку, пребывающему в таком состоянии, кажется, будто он совершает произвольные движения, говорит, ходит и т. д., но это не вызывает произвольное сокращение мышц, какое происходит во время бодрствования; знаем мы и о том, что раздражение, воздействующее во время сна на органы чувств, доступно перцепции (поскольку такие ощущения зачастую проникают в сновидение), но, скорее всего, недоступно апперцепции, то есть сознательному восприятию, и если во время бодрствования вслед за одним представлением в памяти всплывают все связанные с ним представления, то во время сна неподвижными остаются целые пласты воспоминаний (например, снится, что беседуешь с покойным, но не можешь вспомнить о том, что он уже умер); нам известно, что во сне могут разом возникать несовместимые представления, сдерживающие друг друга во время бодрствования, а значит, связи между представлениями во время сна ослаблены. Поэтому мы вправе предположить, что во время глубокого сна связь между психическими элементами вообще отсутствует.

Во время бодрствования, напротив, любое волеизъявление влечет за собой соответствующее движение, ощущения воспринимаются сознательно, представления увязываются со всеми наличными воспоминаниями и мозг функционирует как единая система, все элементы которой взаимосвязаны.

Скорее всего, мы попросту опишем те же факты другими словами, если скажем, что во время сна связующие и проводящие нервные пути в мозгу не обладают проходимостью, необходимой для передачи возбуждения психическим элементам (возможно, клеткам коры головного мозга), этой проходимостью они в полной мере обладают во время бодрствования.

Невозможно объяснить то обстоятельство, что проводящие нервные пути могут становиться непроходимыми, если не предположить, что во время бодрствования они пребывают в состоянии тонического возбуждения (которое Экснер[9] именует межклеточным столбняком), и именно этим внутримозговым тоническим возбуждением обусловлена их проходимость, а когда тоническое возбуждение идет на спад или убывает, человек погружается в сон.

Было бы неверно сравнивать проводящий нервный путь в мозгу с телефонным проводом, подвергающимся электрическому возбуждению лишь в тот момент, когда по нему передается сигнал; скорее, он подобен тем телефонным линиям, по которым постоянно движется гальванический ток и в которых после его исчезновения вызвать возбуждение уже невозможно. Обратимся, пожалуй, к более удачному сравнению. Представим себе осветительную электроустановку, снабженную разветвленной системой проводки и предназначенную для передачи электроэнергии на расстояние; устроена она должна быть таким образом, чтобы можно было зажечь лампу или запустить двигатель, просто подключив их к проводке. Дабы установка всегда была готова к работе, напряжение в электрической сети должно сохраняться и в тот момент, когда она бездействует, с каковой целью динамомашине приходится расходовать некоторое количество энергии. Аналогичным образом сохраняется определенное количество энергии и в проводящих нервных путях мозга, пребывающего во время бодрствования в состоянии покоя, но готового в любое мгновение приступить к работе 75. В пользу этого предположения свидетельствует тот факт, что бодрствование само по себе, даже при полной праздности, утомляет и вызывает потребность в сне; оно само по себе подразумевает затрату энергии.

75 Позволим себе в двух словах описать представление, лежащее в основе вышеизложенных соображений. Принято полагать, что чувствительные и сенсорные нервные клетки просто воспринимают раздражение; это не верно хотя бы потому, что само существование системы взаимосвязанных нервных волокон свидетельствует о том, что возбуждение передается из этих клеток в нервные волокна. В нервном волокне, которое per continuiatem или per contiguitatem (лат., зд.: будучи их продолжением или располагаясь между ними) скрепляет пару сенсорных нервных клеток, должно нагнетаться напряжение, когда в него устремляется поток возбуждения из обеих клеток. На поток возбуждения, хлынувший, скажем, в периферическое, двигательное волокно, это напряжение влияет точно так же, как гидростатическое давление на кинетическую энергию льющейся воды или электрическое напряжение на электрический ток. Когда все нервные клетки пребывают в состоянии умеренного возбуждения, поступающего в их отростки, гигантская нервная сеть становится единым хранилищем «нервного напряжения». Стало быть, следовало бы предположить, что, наряду с потенциальной энергией, покоящейся в самом веществе нервной клетки, и той неизученной кинетической энергией, которая вырабатывается при возбуждении нервных во локон, существует и нервное возбуждение в состоянии покоя, тоническое возбуждение или нервное на пряжение. – Прим. автора.

Представим себе человека, пребывающего в состоянии напряженного ожидания, при котором все чувства его обострены. Мозг его находится в состоянии покоя, но готов к действию. Мы вправе предположить, что в этот момент степень проходимости его проводящих нервных путей возрастает до предела. В обиходе это состояние весьма точно именуется напряжением. Судя по опыту, состояние это может быть крайне утомительным и тягостным, несмотря на то что никаким физическим или умственным трудом человек в данный момент не занят.

В таком состоянии человек пребывает лишь в исключительных случаях, поскольку на поддержание нервного напряжения затрачивается столько энергии, что выносить его подолгу просто невозможно. Во время обычного бодрствования уровень внутримозгового возбуждения тоже колеблется в пределах, которые не назовешь широкими, но пропорционально снижению степени ясности сознания в том или ином состоянии, начиная с бодрствования и заканчивая сонливостью и сном как таковым, уровень возбуждения снижается.

Разумеется, когда мозг по–настоящему выполняет работу, потребляется больше энергии, чем требуется для поддержания его в состоянии готовности к работе (так от электроустановки, которую мы привели в пример выше, должно поступать больше энергии в систему электропроводки, когда к ней подключено много ламп или двигателей). Если система функционирует нормально, то в ходе деятельности вся высвободившаяся энергия тут же потребляется. Однако мозг подобен электроустановке, которая обладает некоей предельной мощностью и не может одновременно давать много света и производить механическую работу. Когда подается электроэнергия для двигателей, меньше энергии остается для освещения, и наоборот. Поэтому мы замечаем, что при сильном напряжении мышц невозможно надолго погрузиться в размышления, а при обострении чувств снижаются функциональные способности других отделов мозга, иначе говоря, мозг может расходовать то или иное количество энергии, но в известных пределах.

Энергия распределяется неравномерно из–за того, что в нервной системе происходит, по словам Экснера, «сосредоточенное проторение», в ходе которого степень проходимости задействованных проводящих путей возрастает, а степень проходимости иных проводящих путей снижается, поэтому и в самом мозге во время работы «внутримозговое тоническое возбуждение» распределено неравномерно 76.

Когда мы будим спящего, величина тонического возбуждения у него в мозгу резко возрастает, поскольку на чувства его воздействует сильный раздражитель. Являются ли ключевыми звеньями этой причинно–следственной цепи изменения мозгового кровообращения, обусловлено ли происходящее расширением кровеносных сосудов под воздействием раздражения или же возбуждением клеток коры головного мозга, – обо всем этом можно только гадать. Доподлинно известно лишь то, что возбуждение, проникнувшее вовнутрь через врата чувств, распространяется по всему мозгу, рассеивается и способствует повышению степени проходимости всех проводящих путей.

О том, как происходит самопроизвольное пробуждение, всегда ли возбуждение охватывает один и тот же отдел мозга, из которого затем распространяется по всей нервной системе, или эту функцию каждый раз выполняют разные группы нервных клеток, мы знаем и того меньше.

Однако то обстоятельство, что пробуждение может происходить самопроизвольно даже при отсутствии каких бы то ни было внешних раздражителей, когда вокруг спящего царит тишина и темнота, свидетельствует о том, что сам процесс жизнедеятельности клеток мозга сопровождается выработкой энергии.

Мышца остается покойной, в ней не нарастает раздражение, даже если она долго пребывала в состоянии покоя и уже успела окрепнуть. С клетками мозга все обстоит иначе. Мы вправе предположить, что во время сна они пополняют запасы энергии и копят силы. Когда величина накопленной энергии достигает определенного уровня, избыточная энергия устремляется в проводящие пути, производит их проторение и вызывает возбуждение в мозгу, вследствие чего спящий пробуждается.

Весьма поучительно было бы проследить за развитием аналогичного процесса во время бодрствования. Когда бодрствующий мозг дольше обычного пребывает в состоянии покоя, не преобразовывая силу напряжения в кинетическую энергию за счет деятельности, возникает неодолимая жажда деятельности. Длительное пребывание в состоянии покоя порождает потребность в движении (по этой причине пойманные звери бесцельно мечутся в клетке), и если данную потребность удовлетворить невозможно, возникает тягостное ощущение. Отсутствие чувственных раздражителей, беспросветный мрак, мертвая тишина оборачиваются невыносимыми мучениями; когда ум впадает в спячку, когда возникает слишком мало мыслей, фантазий и ассоциаций, человека изводит скука. Это ощущение неудовольствия обусловлено «взбудораженностью чувств», чрезмерным внутримозговым возбуждением.

Стало быть, даже когда клетки мозга пребывают в состоянии покоя, восполнив запас энергии, часть этой энергии высвобождается и вызывает прирост возбуждения, поскольку не употребляется для выполнения тех или иных функций. Это и порождает ощущение неудовольствия, которое возникает всякий раз, когда какая–то потребность не удовлетворяется. Коль скоро означенное ощущение исчезает, стоит лишь употребить высвободившуюся избыточную энергию для выполнения какой–нибудь функции, мы можем заключить, что избывание излишней энергии является потребностью организма, а этот вывод, в свой черед, наводит нас на мысль о том, что в организме прослеживается «тенденция к сохранению константы внутри–мозгового возбуждения» (Фройд)[11].

Избыточная энергия обременяет и тяготит, поэтому и возникает влекущее желание ее употребить. Когда невозможно употребить излишнюю энергию, не выходя за рамки умственной деятельности, человек пытается избыть ее, совершая бессмысленные движения, блуждая из угла в угол и т. д. Как явствует из дальнейшего, именно посредством таких действий чаще всего и производится разрядка чрезмерного напряжения.

Как известно, в этом отношении люди разительно отличаются друг от друга: неуемный деятельный человек отличается от медлительного увальня; тот, кто «не может ни минуты усидеть на месте», отличается от того, кто «обладает врожденной способностью сиднем сидеть на кушетке»; остроумный и сообразительный человек отличается от туповатого малого, который может сколь угодно долго обходиться безо всякого умственного труда. Все эти качества, составляющие в совокупности «душевный темперамент» каждого человека, обусловлены, по всей видимости, индивидуальными особенностями его нервной системы и объемом энергии, которая высвобождается в тот момент, когда клетки его мозга пребывают в состоянии покоя.

Итак, организм стремится к тому, чтобы уровень внутримозгового тонического возбуждения оставался неизменным; мы не сможем это уяснить, если не рассмотрим потребности, которые таким образом удовлетворяются. Мы понимаем, зачем температура тела у теплокровных существ поддерживается на среднем уровне, поскольку по опыту знаем, что при такой температуре создаются оптимальные условия для деятельности внутренних органов. Столь же естественным мы считаем и стремление к тому, чтобы неизменным оставался уровень содержания воды в крови и т. д. Полагаю, что уровень внутри–мозгового тонического возбуждения тоже может быть оптимальным. Когда тоническое возбуждение достигает этого уровня, мозг обретает способность воспринимать любое внешнее раздражение, все рефлексы проторяются, но лишь в той степени, в какой это необходимо для осуществления нормальной рефлекторной деятельности, все представления можно воскресить в памяти, устанавливая между ними связь и соразмеряя отдельные представления в соответствии со здравым смыслом; в этом состоянии степень готовности мозга к работе достигает максимального предела. Но даже при таком равномерном повышении степени возбуждения, какое происходит во время «ожидания», состояние заметно меняется. На фоне обострившейся чувствительности любое раздражение начинает вызывать неприятные, болезненные ощущения, а степень рефлекторной возбудимости становится неоправданно завышенной (что выражается в виде пугливости). Разумеется, в некоторых обстоятельствах это необходимо и целесообразно; но если человек погружается в такое состояние самопроизвольно, безо всякого повода, то способности его от этого отнюдь не возрастают, а скорее, снижаются. В подобных случаях принято говорить, что тот или иной человек «нервничает». Чрезмерное возбуждение может принимать всевозможные формы, но напрямую вредит способностям человека только неравномерное, резкое перевозбуждение. Мы называем это состояние «взбудораженностью». Нет ничего удивительного в том, что, по аналогии с другими процессами регуляции, протекающими в организме, в этом состоянии тоже возникает стремление удержать возбуждение на оптимальном уровне и восстановить равновесие после того, как возбуждение этот уровень превысило.

76 Предположение о том, что величина энергии центральной нервной системы колеблется, а сама энергия распределяется по всему мозгу неравномерно, высказывалось уже давно. « La sensibilite, – писал Кабанис[10], – semble se comporter a la man iere d'un fluide dont la quantite totale est determinee et qui, toutes les fois qu'il se jette en plus grande abondance dans un de ses canaux, diminue proportionelle ment dans les autres». Цит. по: Janet. Etat mental, II. P. 277. («Чувствительность можно уподобить жидкости, ко личество которой ограничено, и всякий раз, когда в о дни каналы прибывает ее слишком много, в других каналах она соразмерно убывает».) – Прим. автора.

Позволим себе еще раз привести в пример осветительную электроустановку. Определенный уровень напряжения в электрической сети тоже является оптимальным; при превышении этого уровня запросто могут произойти сбои в работе системы, например, может моментально перегореть нить накала в лампе. О том, чем грозит электроустановке повреждение изоляции и «короткое замыкание», мы поговорим немного позже.

Б. В нашем языке, вобравшем в себя весь опыт, накопленный многими поколениями, с поразительной точностью передаются нюансы состояния, позволяющие отличить возбуждение, принимающее такую форму и достигающее такой степени, при которой оно все еще способствует умственной деятельности, поскольку вызывает равномерный прирост энергии во всех функциональных системах мозга, от того возбуждения, каковое ей препятствует, так как вызывает неравномерный прирост энергии, что приводит к активизации одних и торможению других психических функций.

В первом случае возбуждение называют «воодушевлением», а во втором случае – «взбудораженностью». Увлекательная беседа, чашка бодрящего чая или кофе воодушевляют; словесная перепалка или слишком большая доза алкоголя будоражат. Если воодушевление пробуждает влекущее желание употребить возросшее возбуждение для выполнения какой –нибудь функции, то человек взбудораженный, пытаясь унять возбуждение, вынужден совершать более или менее порывистые, балансирующие на грани патологии или сугубо патологические жесты. Перевозбуждение создает психофизиологические предпосылки для возникновения аффектов, о которых и пойдет речь в дальнейшем. Но сперва следует в общих чертах обрисовать физиологические, эндогенные факторы, вызывающие прирост возбуждения.

К их числу относятся прежде всего неудовлетворенные насущные физиологические и инстинктивные потребности, как то кислородное голодание, голод и жажда. У человека, взбудораженного по этой причине, всегда возникают определенные ощущения и конкретные представления, поэтому возбуждение его не просто растет, как в первом случае, когда оно обусловлено всего лишь тем, что клетки мозга пребывают в состоянии покоя, а приобретает особый оттенок. Однако признаки взбудораженности вполне различимы в смятении, охватывающем человека при появлении одышки, и в беспокойстве, которое вызывает чувство голода.

Возбуждение такого рода обусловлено изменением химического состава самого вещества клеток мозга, страдающих от недостатка кислорода, энергии или воды; при этом поток возбуждения направляется в русло переформированной двигательной активности, позволяющей удовлетворить исходную потребность; при появлении одышки человек прилагает все усилия для того, чтобы отдышаться, а человек, страдающий от голода или жажды, ищет и находит пищу и воду. Когда человек взбудоражен, правило поддержания неизменного уровня возбуждения едва ли остается в силе, ведь для организма гораздо важнее удовлетворить запросы, из–за которых возрастает возбуждение, чем восстановить нормальное функциональное состояние мозга. Хотя животные в зверинцах и начинают метаться по клетке незадолго до кормления, действия эти, скорее всего, следует расценивать как рудиментарное проявление переформированной двигательной активности, связанной с поисками пищи, но утратившей в неволе всякий смысл, а не как средство, позволяющее избавить нервную систему от перевозбуждения.

Когда химическая структура нервной системы меняется вследствие регулярного поступления инородного вещества, нехватка этого вещества влечет за собой такое же возбуждение, какое вызывает у здорового человека недостаток обычных питательных веществ; поэтому так взбудоражены наркоманы, воздерживающиеся от приема наркотиков.

Связующим звеном между эндогенным возбуждением и психическим аффектом в узком смысле слова являются половое возбуждение и сексуальный аффект. На первых порах, в период полового созревания, половое возбуждение вызывает смутные, аморфные, неопределенные чувства. Как правило, с возрастом устанавливается прочная связь между этим эндогенным возбуждением, обусловленным деятельностью половых желез, и восприятием лиц другого пола или мыслью о них; а при влюбленности, которая являет собой удивительный феномен, возбуждение увязывается с мыслью о каком–то определенном человеке. Подобное представление подчиняет себе все возбуждение, высвобождаемое половым влечением; оно становится «аффективным представлением». Это означает, что, возникая в сознании, оно вызывает прирост возбуждения, хотя источником возбуждения является не само представление, а половые железы.

Половое влечение является, наверное, самым мощным источником возбуждения, которое сохраняется подолгу (и поэтому чаще всего именно это влечение создает почву для неврозов); подобное возбуждение распределяется по нервной системе крайне неравномерно. Возрастая до предела, оно нарушает ход мыслей, иные представления утрачивают из–за этого былое значение, а во время полового акта в момент оргазма мышление почти полностью прекращается.

Страдает от этого и восприятие, психическая переработка ощущений; животное, обычно пугливое и осторожное, теряет бдительность и перестает замечать опасность. Зато усиливается хищнический инстинкт (по крайней мере, у самцов); самое смирное животное остается опасным до тех пор, пока не сможет унять возбуждение за счет двигательной активности во время полового акта.

В. Аналогичное нарушение динамического баланса нервной системы, неравномерное распределение возросшего возбуждения, являет собой психическую ипостась аффекта.

Мы не будем пускаться в рассуждения о психических или физиологических особенностях аффекта, а затронем лишь один вопрос, имеющий большое значение для осмысления патологии, а точнее говоря, для постижения сущности идеогенных аффектов, возникающих в процессе восприятия или по вине представлений. (Ланге[12] верно заметил, что никак не меньше, чем представлениями, аффекты могут быть обусловлены воздействием токсинов, а предпосылкой для их появления, судя по данным психиатрии, могут служить патологические изменения.)

Наверное, больше нет нужды доказывать, что нарастание возбуждения предшествует всем тем нарушениям психического баланса, которые мы называем острыми аффектами. (Хронические аффекты, скорбь и беспокойство, то есть тревога, приобретающая затяжной характер, усугубляют сильное утомление, из–за которого возбуждение по–прежнему распределяется неравномерно, а дисбаланс сохраняется, хотя величина возбуждения снижается). Однако в данном случае возросшее возбуждение невозможно использовать в сфере психической деятельности. Сильные аффекты всегда вносят разлад в ассоциативную связь, нарушают последовательность представлений. От бешенства или от страха человек «теряет рассудок». В этот момент над его сознанием безраздельно властвуют те представления, которые вызвали аффект. Поэтому унять возбуждение с помощью ассоциативного мышления невозможно.

Что же касается «активных», «сильных» аффектов, то они позволяют унять возросшее возбуждение за счет двигательной разрядки. Возгласы ликования и бурные проявления радости, напряжение мышц в минуты ярости, гневные речи и отмщение, все это позволяет избыть возбуждение, совершая двигательные акты. Когда возникает душевная боль, от возбуждения позволяют избавиться учащенное дыхание и выделительные акты: рыдание и плач. Общеизвестно, что подобные реакции помогают успокоиться и унять возбуждение. Как уже отмечалось, в обыденной речи для обозначения этого явления используются выражения «выплакаться», «сорвать злобу», «перебеситься» и т. д.; таким образом избавляются как раз от чрезмерного мозгового возбуждения.

Лишь отдельные реакции такого рода, например поступок, совершенный в порыве ярости, или гневные речи, можно назвать целесообразными, поскольку они мало–мальски влияют на обстановку. Остальные реакции абсолютно нецелесообразны или, точнее говоря, сообразны лишь одной цели: стремлению остановить нарастание возбуждения и восстановить психическое равновесие. Выполняя эту функцию, они способствуют «тенденции к сохранению константы внутримозгового возбуждения».

«Слабые» аффекты, как то испуг и страх, не позволяют произвести разрядку возбуждения за счет реакции. От испуга деревенеют мышцы и путаются мысли. То же самое можно сказать о страхе, если бегство, которое было бы в данном случае, пожалуй, единственной целесообразной реакцией, исключено по вине самого аффекта или в связи со сложившимися обстоятельствами. Возбуждение, вызванное испугом, пропадает лишь со временем.

Ярость вызывает реакцию, вполне адекватную тому, что послужило для нее поводом. Если же таковая невозможна или подвергается торможению, то ее заменяют суррогатные реакции, хотя бы те же гневные речи. Но могут заменять ее и другие, совершенно нецелесообразные действия. Когда Бисмарку приходится сдерживать свой гнев в присутствии короля, он потом отводит душу тем, что швыряет на пол и разбивает вдребезги какую–нибудь бесценную вазу. Эта произвольная подмена одного двигательного акта другим под стать замене естественного болевого рефлекса иными мышечными сокращениями; когда удаляют зуб, преформированный рефлекс заключается в том, чтобы оттолкнуть врача и закричать. Если же вместо этого мы напрягаем мышцы рук и стискиваем пальцами подлокотники кресла, то возбуждение, вызванное болью, переправляется от одной группы мышц к другой. Когда возникает острая зубная боль, при которой, пожалуй, единственным преформированным рефлексом могут быть стоны, человек избавляется от возбуждения, бесцельно расхаживая из угла в угол. Аналогичным образом мы переводим вызванное гневом возбуждение из одной тональности в другую, подменяя адекватную реакцию какой–нибудь другой, и испытываем облегчение, избывая возбуждение только в сфере двигательной иннервации.

Если же при возникновении этого аффекта отток возбуждения произойти вообще не может, то разгневанный человек оказывается в таком же положении, что и человек напуганный или охваченный страхом: ни с помощью ассоциативного мышления, ни за счет двигательной активности избыть возбуждение он не может. Со временем нормальный человек мало–помалу успокаивается; но у некоторых людей наблюдаются нездоровые реакции, складывается, по словам Оппенгейма, «ненормальный способ выражения душевных порывов»[13].

Продолжение >>

Примечания

[9] ...Экснер именует межклеточным столбняком... – Экснер фон Эвартен, Зигмунд (1846–1926) – выдающийся австрийский физиолог, ученик Брюкке и Гельмгольца, один из основателей современной физиологии, автор трудов о физиологии органов чувств, функциях зрительной коры головного мозга и принципах установления связей в тканях мозга. Брейер ссылается на работу Экснера «Набросок физиологической теории психических явлений», изданную в 1894 году (Exner, Sigmund: Entwurf zu einer physiologischen Erklarung der psychischen Erscheinungen, 1894). В этой работе Экснер попытался сформулировать естественнонаучную теорию психических явлений, заложил основы теории проторения и представил первую схему нейронной сети. Фройд познакомился с Экснером в период работы в лаборатории Брюкке, где он свел знакомство и с Брейером. Впоследствии Экснер стал преемником Брюкке на посту заведующего кафедрой физиологии Венского университета и, будучи советником министерства образования, содействовал Фройду в получении должности экстраординарного профессора (см. письмо Фройда Вильгельму Флиссу от 11 марта 1903 г.). Одна из книг Экснера была в личной библиотеке Фройда: Экснер, 3. Исследование локализации функций в коре больших полушарий головного мозга человека. (Exner, S. Untersuchungen uber die Localisation der Functionen in der Grosshirnrinde des Menschen. 1881) (С.П.).

[10] ...писал Кабанис... – Кабанис, Пьер Жан Жорж (1757–1808) – французский философ и физиолог, выдвинувший постулат о наличии непосредственной связи между мышлением и физиологическими функциями организма. Брейер приводит выдержку из главного многотомного труда Кабаниса «Взаимосвязь тела и души человека», который составили лекции, прочитанные автором в парижском институте медицины в период 1796–1797 гг. и записанные в 1802 году. (Cabanis, Rapports du physique et du moral de rhomme Bd. 3, 1824. p. 153) (СП.).

[11] (Фройд) – В начале «Истории психоаналитического движения» (1914) Фройд комментирует это место: «Брейер привсяком упоминании о конверсии в своем теоретическом очерке ставит в скобках мое имя, как будто эта первая попытка теоретического обоснования была исключительно моим научным открытием. Я думаю, что меня можно считать лишь автором термина, между тем, как догадались мы об этом явлении оба одновременно» (S.Freud. Zur Geschichte der psychoanalytischen Bewegung.//S. Freud Selbstdarstellung. Fischer, 1993, S.I45).

[12] ...Ланге верно заметил... – Ланге, Карл Георг (1834 – 1900) – датский медик, физиолог и философ, с 1885 года профессор Копенгагенского университета, автор курса лекций на тему маниакально–депрессивного психоза (От periodiske Depressionstilstande, 1886). Брейер ссылается на знаменитый труд Ланге «О душевных порывах» (От Sindsbevaegelser, 1885, S. 62–64; нем. перев. Uber Gemutsbewegungen, 1887), в котором он выдвинул сосудо–двигательную теорию эмоций. По мнению Ланге, эмоции представляют собой субъективные образования, возникающие в ответ на нервное возбуждение, обусловленное иннервацией и расширением кровеносных сосудов висцеральных органов. Это предположение, которое независимо от Ланге высказал в 1894 году и американский психолог Уильям Джеймс, получило название теории Джеймса–Ланге (СП.).

[13] ... по словам Оппенгейма, «ненормальный способ выражения душевных порывов»... – такой формулировки в книге Оппенгейма «Лабильность молекул» нет (СП.).

раздел "Книги"