Уроки психоанализа на Чистых прудах (отрывки)

 

Эрве БЕНАМУ, врач-психиатр, психоаналитик, доктор психоанализа и клинической психологии (Университет Париж-VII); психотерапевт при госпитале Св. Анны (Париж) и центра Эскиролъ, Медико-психологического центра им. А. Бине (Франция, Париж), член SPP (Парижского Психоаналитического Общества); член IPA (Международной Психоаналитической Ассоциации)

 

ОТЦОВСКАЯ ФУНКЦИЯ И РАЗВИТИЕ РЕБЕНКА

Перевод с французского Коротецкая А., Фусу Л. 27 апреля 2013 г.

Вначале, прежде чем коснуться психоаналитического аспекта, предлагаю беглый общий взгляд на фигуру отца и на отцовскую функцию в их объективной реальности, социологическом и психологическом аспектах, даже в том случае, когда психоаналитический аспект невозможно рассматривать отдельно от социального контекста. Отцовская функция классически принадлежит отцу, который, согласно своей природе, является лицом мужского рода. Однако отцовская функция физическим лицом не является, - это роль, которая может быть выполнена как мужчиной, так и женщиной. Вернемся к роли отца в обществе. Во времена примитивного общества у мужчины-отца была достаточно ясная роль, основанная на его физическом превосходстве, являющейся решающим фактом: будучи сильнее, он доминировал над женщиной, был приспособлен к охоте, к поиску пищи для своей семьи, а также защищать ее от диких животных и иных врагов. Что касается женщины, она оставалась дома, чтобы поддерживать огонь в очаге и заниматься детьми. Эта архаическая модель в какой-то степени сохранилась в нашей культуре до прошлых столетий, в ней отец - родитель, удовлетворяющий потребности своей семьи, и отец -глава семьи, обеспечивающий идентичность. Последние десятилетия, благодаря феминистскому движению, в котором женщины пытались достигнуть равноправия с мужчинами, выполняя функции и мужчины, и женщины сопровождались изменением традиционных ролей. Прогресс в развитии контрацептивных средств дало женщине реальную возможность контролировать рождение детей. Вследствие этого, если современный мужчина хочет стать отцом, его желание должно совпадать с подобным желанием женщины. Кроме этого, появились новые стремления женщин к профессиональному росту, что, в свою очередь, включает в себя их недостаточную предрасположенность иметь детей. В наше время некоторые отцы наделены призванием заниматься детьми и активно участвовать в их воспитании и уходе за ними. «Новые отцы», как принято их называть, оказываются в ситуации, когда эта деятельность приносит им истинное удовольствие, в отличие от былых времен, когда мужчины отказывались от такого рода занятий, расценивая их, как деградация собственной мужественности.

Таким образом, эволюция ментальности и ролей создала смешанные зоны, в которых присутствует взаимодополняемость функции матери и отца, что еще больше осложняет определение четкого места отца в обществе, которое продолжает оставаться специфичным.

В настоящее время одному и тому же мужчине можно дать определение, относящееся к нескольким типам отцов:

1. Биологический отец - иногда эта отцовская роль может ограничиться лишь причастностью к зачатию, т. е. в самом половом акте; или же эта роль может ограничиться лишь несколькими каплями спермы для оплодотворения, а затем исчезнуть навсегда.

2. Законный отец, чью фамилию унаследует ребенок, привоз-носит «отцовский авторитет», даже если он отсутствует. Например, если пара официально не оформила свои отношения, отец может «признать» ребенка, дав ему свою фамилию, в то время как мать может в одиночку нести груз родительского авторитета, и то, что называют «совместным родительским авторитетом», нельзя потребовать у судьи по семейным делам, даже в рамках французского правосудия. Продолжая классификацию можно различить, хотя и несколько искусственно:

3. Психологический отец, наблюдаемый при психологическом подходе.

4. Отец, представленный с психоаналитической точки зрения. «Психологический» отец характеризуется, принимая во внимание личностные особенности, поведение и наблюдаемые способы отношений, установленные со своим ребенком, в соответствии с тремя вариантами:

• авторитарный отец, как правило, дистантный, у которого мало аффективного обмена с детьми, - это соответствует традиционному отцовскому образу;

• новый современный отец, который активно участвует в уходе за своим ребенком, разделяя эту заботу с матерью, однако со специфическим мужским подходом, к которому мы еще вернемся;

• отец, который ведет себя как мать и даже стремится сделать лучше и больше, соперничая с ней, без дифференциации отец-мать; у такого отца преобладают материнские идентификации.

В психоанализе обычно описывают два других типа отцов: воображаемый отец и отец символический:

Воображаемый отец - это образ отца, который появляется и создается в воображении ребенка. Когда отец отсутствует долгое время, поиски отца могут привести ребенка к выдумыванию себе идеализированного отца, сильного, героического, как это делают многие приемные дети.

Символический отец, которому в психоанализе придается значительная важность в развитии ребенка. Например, легко понять место символического отца в христианской догме: святое семейство состоит из Иисуса и его родителей, Марии и Иосифа, вместе с Богом-отцом, как отцом символическим. Психоаналитики лаканианского направления придают исключительную значимость символическому отцу. Для них имеет значение не присутствие или отсутствие реального отца, а каким способом мать обращается к отцу, поскольку он олицетворяет Закон, как в ее глазах, так и в глазах ее ребенка. Эта концепция мало учитывает реальность отца и способ, каким его личная история, его личные проекции будут определять в обыденной жизни его отношение со своим ребенком, влияя на создание ребенком своей личной жизни в будущем.

...

 

Надя БУЖОР, Титулярный член Парижского Психоаналитического Общества (SPP), член IPA, работает в центре Этьен Марсель (Париж)

 

ОТ ИДЕНТИФИКАЦИИ К СВОБОДЕ МЫШЛЕНИЯ

Перевод с французского Коротецкая А., Фусу Л. 2-3 марта 2013 г.

Предлагаю к размышлению тему о депрессивной позиции в подростковом возрасте и выдвигаю гипотезу, согласно которой депрессивная позиция соответствовала бы прогрессивному и последовательному обладанию внутренними объектами и влечениями. В этом смысле, для прочувствования сложности и интенсивности этого процесса, рассмотрим нелегкую проблему идентификаций, не переставая думать о том «как можно отгоревать по детству не потеряв при этом другого, и без того, чтобы не потерять самого себя». Мы еще вернемся к этому.

Начнем с исследования идентификаций в основном в рамках второй топики и ознакомимся с историей Анны Лауры для того, чтобы в заключении этой истории изучить компромисс идентификаций подростка.

Несколько заметок об идентификации во Фройдовской теории

В работах Фройда термин «идентификация» возникает достаточно рано, замещая термин «проекция». Не рассматривая здесь подробности, все же необходимо подчеркнуть первое определение идентификации в том виде, в котором оно появляется в IV-й части «Толкования сновидений», где идентификация отличается от имитации. «Идентификация - это не просто имитация, а отождествление на почве сходных этиологических условий, она стремится «быть как», т.е. к подобию и относится к тому общему, что неизменно остаётся в бессознательном».

Концепт идентификации служит, с одной стороны, объяснению феноменов работы сновидения, с учетом рассмотрения цензуры, а с другой - для обьяснения проявлений истерии. Этот концепт позже сыграет свою роль во второй топике, где мы вновь обнаруживаем его в работе «Тотем и табу», где вводится идентификация с мертвым отцом в описании тотемического пиршества. Главным образом он представлен в «Метапсихологии», а именно, в главе «Горе и меланхолия», где мы находим описание идентификации, аналогичной той, которая будет представлена в центре второй топики. Речь идет о проблематике потери объекта, что приводит к либидинальному декатексису/дезинвестиции этого объекта, устанавливая тем самым идентификацию «Я» с потерянным объектом.

Тут же мы находим знаменитое выражение: «Итак, тень объекта падает на "Я"». «Тень объекта накладывается, таким образом, на «Я», которое другой психической инстанцией расценивается как объект, как потерянный объект. Позднее эта идея Фройдовской концепции будет пересмотрена.

Далее рассмотрим выдержки из текста, ведущие нас ко второй топике, изложенной в работе «Психология масс и анализ "Я"», и еще подробнее в VII-й главе под названием «Идентификация». С первых строчек нам предлагается определение идентификации. «В психоанализе идентификация считается самым ранним проявлением аффективной связи с другим существом. Она играет значительную роль на первых фазах развития (в предистории) Эдипового комплекса».

Начиная отсюда, можно полагать, что идея идентификации предполагает концепцию Эдипа, в частности мальчик вначале желает быть похожим на своего отца: «Он воздвигает отца своим идеалом, одновременно он устанавливает с мамой связь другого качества - речь идет об «эротической инвестиции объекта». Эти две связи сольются для того, чтобы создать концепцию Эдипа, в которой идентификация с отцом окрасится оттенком соперничества (желание его убрать для того, чтобы занять его место). В этом смысле идентификация как таковая, прежде чем она установится в Эдиповом комплексе, имеет амбивалентный характер: желание быть «как отец», может также быть желанием ассимилировать, поглотить объект (как в тотемическом пиршестве). Уместно в этом смысле указать на концептуальное различие идентификации от выбора объекта. О различии, которое сопровождает противостояние этих двух терминов (Vateridentifizieung [отец для идентификации] и Vaterobjetwahl [отец в качестве объекта]), Фройд пишет следующее: «В первом случае (идентификация) отец - это то, кем ребенок хочет быть, во втором случае (выбор объекта) - то, что ребенок хочет иметь».

Нужно подчеркнуть, что различия между идентификацией и выбором объекта не является чем-то само собой разумеющимся, а часто одно вытекает из другого или замещает другое. Хотеть иметь отца означает иметь с ним отношения как с объектом, тогда как хотеть быть как отец (идентификация) означает иметь отношения с другим, как с субъектом, как с отцом.

...

 

Бернар ГОЛЬС, педопсихиатр, психоаналитик APF (Французской Психоаналитической Ассоциации), профессор детской и подростковой психиатрии в Университете имени Рене Декарта, ответственный работник отделения детской психиатрии в больнице Сен-Винсен де Поль (Париж)

 

ПСИХОТЕРАПИЯ ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ: СОВПАДЕНИЯ

Перевод с французского Фусу Л. 7-8 декабря 2013 г.

Темой данной работы являются теоретико-клинические и технические точки совпадения в психотерапии младенцев и психотерапии подростков ввиду аналогий в их психическом функционировании, которые наблюдаются в этих двух специфических и уникальных возрастных периодах.

Во Франции внимание к этой проблеме - давнее. В качестве примера достаточно вспомнить хотя бы книгу Пьера Маль и Алисы Думик-Жирар (1975 г.) о психотерапии первого года жизни, появление которой стало важным событием в то время, сразу после ее публикации, и явилось авангардным: книга стала неким пионером в этой области. Думик Жирар была хорошим клиницистом, занимающимся младенцами и маленькими детьми, а Пьер Маль был выдающимся психиатром, известным психоаналитиком, работающим с подростками, и в этой книге именно он попытался дать теоретическое «обрамление» клинической практики, представленной его соавтором.

Постепенно исследования младенцев и подростков выдвинулись на первый план, они стали предметом многочисленных инвестиций (как финансовых, так и интеллектуальных), все более и более значи- мых, даже в ущерб изучению психологии детей школьного возраста, как если бы латентный период не беспокоил вовсе ни родителей, ни педопсихиатров. Хотя это совсем не так, и поэтому очень жаль, что латентный период продолжает исследоваться недостаточно.

Такое рассмотрение младенцев и подростков, когда главный подход состоит в исследовании их психического функционирования, дает нам необыкновенное богатство элементов, являющихся очень важными, особенно что касается обучения, тем более в свете открытий последних лет, представленных в психиатрии младенца. Необходимо, однако, отметить, что мы ни в коем случае не можем рассматривать подростков как больших младенцев. Действительно, если подростковость является периодом нормальной реактивации и оживления, нового переживания старых психических механизмов и ранних типов объектных отношений, то это вовсе не означает, что нужно без контекста учитывать эффекты apres-coup, которые делают из этих функциональных эпизодов нечто совершенно другое, чем простое повторение или простое переиздание (так мы здесь, хотя и не напрямую, вводим трансференциальный регистр).

Поэтому нам хотелось бы лишь объяснить специфичность психического функционирования подростка посредством того, что мы узнали о функционировании младенца, и не для формального сравнения, а прежде всего для прояснения и понимания этого состояния, рассматривая под новым углом зрения некоторые клинические и технические особенности, применяемые в практике для терапии этих двух периодов жизни.

Аналогия психического функционирования младенца и подростка

Аналогия психического функционирования младенцев и подростков в действительности достаточно хорошо известна и издавна привлекала внимание.

Интенсивность влечений

Выраженная интенсивность влечений отмечается у младенцев с самого рождения; младенцы переживают формирование своего психического аппарата и установление различных форм влечений (оральных, анальных, позже фаллических) и связанных с этим проблем, как и подростки, которые в связи с наступлением пубертатного периода сталкиваются с массивным потоком обновления, возвращения и усиления влечений. Преимущество здесь принадлежит, разумеется, оральности и ее центральная роль широко известна, особенно в том, что касается психической анорек-сии и более обширного поля аддиктивного поведения.

Преобладание нарциссизма над объекталъностъю

Диалектика между нарциссизмом и объектальностью меняется на протяжении всей жизни человека; необходимо подчеркнуть, что любое из этих состояний может появиться как защита от другого состояния. К примеру, у ребенка Эдипова проблема (объектная) появляется вслед за изначальной проблематикой, связанной с установлением первичного нарциссизма. Мы находим вновь эту проблематику в подростковом периоде, когда происходят возврат к Эдиповой триангуляции и ее экстраполяция за пределами семьи, что приводит к нарциссическому кризису, связанному с трансформациями (физическими и психическими) подросткового периода.

В обоих случаях преобладает нарциссическая ось, потому, что ребенок «должен стараться выжить» (М.Суле, 1980), используя для этого свои первичные идентификации, и потому, что подросток пытается проверить на прочность свою цельность и нарциссическую неуязвимость, прибегая для этого к различному поведению с риском для жизни (опасному спорту, токсикомании, анорексии и т.д.).

Преобладание аналогичной коммуникации

Инфантильный [in-fans] маленький ребенок находится за пределами вербального языка, и по этой причине его способность к аналогичной (доречевой, довербальной) коммуникации предшествует появлению дигитальной (вербальной) коммуникации. Так, появление и развитие процессов привязанности (в основном в первой четверти первого года жизни) и его способностей к аффективной сонастройке [accordage affectif] могут быть поняты в терминах синкретических модальностей инвестирования объекта и интенциональности первичной коммуникации. Привязанность не предполагает пока (в отличие от аффективной сонастройки) доступа к интерсубъективности.

Как бы то ни было, этот тип аналогичной коммуникации, который впоследствии сохранится на всю жизнь (на заднем плане дигитальной коммуникации), выходит на первый план в подростковом периоде и это отчасти объясняет, как мы это далее увидим, важность стиля и атмосферы первичных терапевтических интервью подростков.

Агрессивность

Принято обычно различать в психическом онтогенезе три различных типа агрессивности, появляющиеся друг за другом: прежде всего, агрессивность, необходимая для выживания («фундаментальная ярость [violence]», согласно Ж. Бержере, 1984); следующая за ней агрессивность, целью которой является проверка прочности и гибкости объекта (Д.В. Винникотт, 1971); и, наконец, эдипова агрессия, направленная на устранение, и даже на уничтожение третьего. Первый вид агрессии - аутистического типа; второй - дуальный, или бинарный, последний тип агрессии - три-ангулярный. Несмотря на то что у детей и подростков наблюдаются все типы агрессии, у них преобладает чрезвычайно выраженная агрессия второго типа, целью которой является испытание выдержки и спокойствия другого, а не кажущееся желание его разрушить, что становится особенно понятным в моменты классических противостояний во второй четверти жизни, или во время подросткового кризиса.

...

 is

Поль ИЗРАЭЛЬ, психиатр, всемирно известный психоаналитик, член Международной Психоаналитической Ассоциации, титулярный член SPP (Парижского психоаналитического общества)

 

ПСИХОАНАЛИТИК: ВОСПРИНЯТЫЙ И/НО ИГНОРИРОВАННЫЙ

Перевод с французского Коротецкая А.И. 18-19 мая 2013 г.

Формулирование моего выступления как выражение «психоаналитик, воспринятый и/но игнорированный» вызвано попыткой разобраться с природой переноса в тех случаях, когда аналитик в терапии обнаруживает, что он является пособником особенного способа инвестирования.

Я предлагаю вернуться к ведению терапии в тех случаях, когда стремление пациента к агированию преобладает над работой по репрезентации: когда преобладает действие, во всех своих формах, и, в частности, в своей вербальной форме, что может придавать дискурсу таких пациентов оператуарный характер. Речь идет о таком способе функционирования, который можно бы назвать пограничным, не определяя при этом для него отдельной нозографической единицы, потому что это функционирование может существовать как состояние как в хронической, так и в острой форме, в котором обострение может возникать как пограничное состояние на протяжении всей жизни, так же как и на протяжении всей терапии.

Одной из характеристик этого способа функционирования является цепляние к аналитику по типу аддиктивного восприятия. Речь идет не о переносе, а скорее всего о некой форме сопротивления переносу. Слушание аналитика нарушается из-за сложности установить «свободно плавающее внимание», это ему плохо удается потому, что аналитик неоднократно сталкивается с тем, что его субъективность привлекается в терапевтический процесс. Мое понимание проявлений такого «пограничного функционирования» состоит в том, что при этом типе функционирования обнаруживается экономическая нестабильность посттравматического типа. Такое понимание, поддержанное в последние годы размышлениями Режин Прат, предполагает некое смещение метапсихологической модели интрапсихического к истокам его организации, к тому виртуальному месту, в котором соматическое возбуждение превращается в возбуждение влечений.

В случае пограничного функционирования интрапсихическое пространство непрерывно подвергается опасности быть взломанным свободной энергией, ослабляющей интратопическое либидинальное движение и, в частности, не позволяющей установиться вытеснению, которое обычно эффективно управляет интрапсихической динамикой между «Я» и его репрезентированными объектами. Психическая жизнь, таким образом, приобретает лишь малую долю автономности и вынуждена постоянно опираться на проявления сенсорно-моторной активности. То, что я чуть выше определил как сопротивление переносу, есть не что иное, как дублирование сопротивления, если мы принимаем в расчет субъективность объекта. Встречи между аналитиком и пациентом, независимо от выбранного кадра, становятся пронизанными преимущественно агированными обменами, о чем красноречиво свидетельствует большинство таких случаев.

И в то же время важно знать, что обмены, состоящие из агирований (отыгрываний) в терапии такого типа, нельзя рассматривать и оценивать так же, как классические acting-u, у которых иное предназначение, - вмещать некий улавливаемый смысл происходящих во время терапии интрапсихических процессов. В случаях пограничного функционирования смысл агирований состоит лишь в сохранении единства (цельности) «Я», чья идентичность находится под постоянной угрозой.

В связи с тем, что невозможно опираться на перемещения уловимых репрезентаций из-за недостаточности ассоциаций, связанных с историей индивидуума, аналитик призван, в свою очередь, реагировать, чтобы освободиться от ощущения, что он иммобилизирован в однообразной роли из-за массивной проективной идентификации.

Уже достаточно давно я защищаю идею о том, что вместо того, чтобы пропускать мимо и не обращать внимание на такие типы обмена, полагая, что они являются чистыми продуктами коллизии внутри сопротивления переносу, лучше было бы оценивать их как точки вписывания этой новой истории, которая разворачивается между двумя протагонистами [участниками] курса терапии. Под термином «интерпрет-акция» [interpret'Action] я предположил, что работа аналитика состоит в том, чтобы сконцентрироваться на проработке этих моментов «переходов к действию» [passages par Facte] (П. Израэль, Р. Прат, 2011). Эти короткие, ограниченные и спонтанные обмены не имеют ничего общего с техникой раскрывания, разоблачения, которую так защищает интерсубъективизм, техника, почивающая на теоретической основе, которая не особо учитывает разворачивающуюся динамику бессознательного. Их надо рассматривать как некие постановки, которые должны призвать к активности предсознательное пациента: своими реакциями аналитик окрашивает неповторимые качества репрезентаций имаго, застывшие из-за проекций или форклюзированные из-за отрицания.

Нельзя считать эти реакции координированным поведением, но необходимо принимать во внимание то эмоциональное выражение, которое включает их внезапное появление; благоприятствуя в apres-coup их появлению и помогая проработке этих обменов, психоаналитик способствует своему собственному появлению в репрезентациях [sa mise en representation] в интрап-сихическом пространстве своих пациентов, что до этого было невозможным. Разумеется, эта репрезентация вписывается только на поверхностном уровне предсознательного покрова имеющихся у субъекта имаго. Опыт нам показывает, что такая мобилизация имаго требует реституции (возвращения) их исторических опор либо благодаря реминисценциям (воспоминаниям), либо благодаря сновидениям. После того, как аналитик воспринят и игнорирован, он становится воспринятым и репрезентированным и, таким образом, доступным для трансференциальных перемещений, которые становятся «интерпретабильными».

...