Элементы психопатологии младенца. Психотическое функционирование.

...

1. Функциональные расстройства, беспокоящие родителей:

- анорексия, с рвотой или без рвоты, и особенно с расстройствами сна, тяжело переносимые родителями, ибо они не дают им расслабиться;

— расстройства засыпания;

- частые пробуждения с потребностью поиграть с родителем, который просыпается и перешагивает через партнера, который спокойно спит;

Эти расстройства иногда заставляют мать, желающую «беречь покой мужа», спать вместе со своим младенцем, который таким образом может сосать грудь тогда, когда ему захочется. В других случаях младенец засыпает опять лишь после того, как его часами баюкают; такая ситуация сравнима со случаями парадоксальной кинезии, когда ребенок сам должен найти выход из создавшегося положения.

Эти случаи подобны обращению к аутосенсорности, наблюдающейся у детей, ощущающих себя одинокими (в госпитализме или у дисгармонического ребенка, который не может ре­презентировать ментальные репрезентации родителей) [Ср. Метатеория души, предложенная Барон-Коэном (1987).]

Эти функциональные расстройства стигматизируют родительский стыд, которые требуют помощи, которая не является безопасной — прибегание к небезопасной помощи гипнотических или анксиолитических лекарств, чреватых угрожающим привыканием в будущем. Все эти факты родители и консультирующие их специалисты должны знать. Например, хронобиологический календарь, различающий день и ночь, устанавливается только к шести месяцам. Также то, что родители с легкостью относят к трудностям засыпания, может соответствовать первой фазе парадоксального сна, во время которой не рекомендуется брать ребенка на руки. Мы знаем, что младенец видит сны, что у него есть фазы парадоксального сна с быстрыми движениями глаз и эрекциями, если речь идет о мальчике. Иногда ему могут сниться кошмары и ужасы. Конечно, нельзя оставлять ребенка без конца плакать под предлогом того, что это позволяет ему «развивать легкие» или чтобы он не рос «мямлей». Такие знания помогают принять предупреждающие меры, которым средства массовой информации не очень-то отдают предпочтение, интересуясь лишь наиболее драматическими ситуациями.

Но это не помешает некоторым родителям, обеспокоенным знанием о существовании «внезапной смерти», радоваться вопреки жалобам на бессонницу их младенца, хоть их ребенок не спит, но, коль скоро он кричит, значит, он не умер. Эти знания не помешают и некоторым не­компетентным врачам, которые не интересуются серьезно отношениями семейной пары и местом, которое отводит­ся младенцу его бессонница может позволить матери не сближаться с мужем и тем самым искупить вину перед бабушкой по материнской линии и т.д.

2. Расстройства развития с различными признаками: энцефалопатии; дисгармонии, менее сложные, но поднимающие вопрос об их психотическом значении. Три замечания по этому поводу:

— достижения в области карты генома все больше и больше дают сигнал родителям о возможности или вероятности появления болезни или врожденных пороков у их детей. Кстати, прогресс в изучении зародыша уже поз­воляет обнаружить многочисленные случаи такого рода.

Как известить родителей в такой ситуации и какое сопровождение они получают?

— что можно предпринимать для серопозитивных ма­терей, которые хотят во что бы то ни стало иметь ребенка, даже рискуя умереть или родить ребенка, больного СПИ­Дом (20% случаев)?

— расстройства, о которых сообщают родители, информированные все больше относительно тяжелых случаев, такие как психозы, многие плохо осведомленные педиатры воспринимают с ироническими комментариями до того момента, пока окончательное несчастье не дока­зывает правоту родителей, но это уже слишком поздно.

3. Грубое обращение с вероятным сексуальным абъю-зом или серьезные упущения, которые могут иметь место в любой среде.

4. Изучение каждого случая предполагает

— исследование условий жизни в социально-культур­ном плане;

— исследование отношений супружеской пары, если она существует;

— исследование психического здоровья матери, особенно для выявления депрессии у последней. Мать может быть захвачена психозом (послеродовым) или у нее может быть скрытая тревога. Патология матери в случаях послеродовой депрессии, довольно часто встречающейся, может обнаружиться в сложностях интерактивного обще­ния или в депрессии младенца, вызывающей, например, мерицизм.

5. «Терапевтические консультации» составляют форму кратковременной психотерапии: попробуем показать, почему мы считаем необходимым излагать разные аспекты развития и психопатологии младенца для выявления ее причин.

Скажу лишь суммарно, что в общих чертах эти консультации ставят нас перед тремя персонажами: младенец и его два родителя, и было бы уместно не забывать ни об одном из них, особенно о младенце, на которого мы можем воздействовать. Мы должны следить за интерактивной ситуацией, за элементами межпоколенческой передачи и уметь руководствоваться метафоризирующей энактной эмпатией' это то, что я пытаюсь показать.

Как мы только что увидели, это исследование ранних взаимодействий требует знания процессов развития зародыша и новорожденного. Необходимо сотрудничество между группами врачей общей психиатрии и детской, педиатрами, гинекологами и генетиками. Мы выступаем за развитие перинатальной психиатрии и психиатрии младенца.

...

«Мальчик-петух» (1913). О комплексе кастрации: инфантильные сексуальные теории и невроз у ребенка.

«Мальчик-петух» вписывается в традицию магистральных клинических изложений Ференци. Этот текст позволяет ему использовать свою способность толкователя психического мира детства, являющегося в его трудах постоянной и главной темой. Наблюдение невроза у ребенка, по крайней мере, шумного и красочного, а также гипотезы, которые он предлагает относительно его появления, образования и организации, дают ему повод извлечь необходимые знания, чтобы продолжать развивать психоаналитическую теорию, в то же время предоставляя ему возможность проверять развития, касающиеся инфантильной сексуальности, комплекса кастрации и Эдипова комплекса.

 Сравним интерес, который представляет наблюдение «Мальчика-петуха», с наблюдением Фройда относительно «Маленького Ганса», проведенным на несколько лет раньше. Различие между этими двумя клиническими изложениями состоит в том, что первое вытекает из клинического наблюдения симптома у ребенка, Арпада, выражающего эволюцию его невротического состояния, в то время как второе — это рассказ о психоаналитическом лечении ребенка, Ганса, страдающего фобическим неврозом.

 У Арпада, мальчика трех с половиной лет, внезапно развивается симптом, тревожащий его близких. Вдруг его интерес концентрируется на виде куриных (петухи, курицы и цыплята, безразлично), ребенок доходит до того, что «кудахчет» и «кукарекает». С другой стороны, хотя он страшно боится живых цыплят, он хочет, чтобы их покупали. Его желание, пишет Ференци, «присутствовать при их закалывании», закалывание, которое ребенок повторяет беспрестанно, на фоне явной тревоги в его играх, лежащих в основе очень многих садистских и мазохистских фантазий, и они нацелены исключительно на особь куриных.

Этиология травматического порядка (на основе ответов близких родственников ребенка) дает объяснение развитию этого симптома. Годом раньше, когда Арпад мочился в курятнике, к нему будто бы приблизился цыпленок и «клюнул его в пенис»; прислуга «наложила бинт на член», чтобы успокоить его, потом «петуха зарезали». Несмотря на это, никогда не было точно установлено, что Арпад действительно был ранен в тот момент, ибо прислуга уже не служила в этой семье.

 Спустя год у Арпада развивается симптом. В рамках его наблюдений Ференци задает себе вопрос о «периоде латентности»: почему есть этот годовой интервал до появления симптома? И тогда он выдвигает гипотезу, что между тем Арпаду пригрозил кастрацией взрослый из его окружения, «из-за сладострастных прикосновений», которые он имел привычку делать с собственными половыми органами. Подтверждение гипотезы, выдвинутой Ференци, дает сам Арпад в конце наблюдения.

 «Мальчик-петух» позволяет Ференци разработать и иллюстрировать многие темы.

 Первая тема — это тема результата комплекса кастрации на мальчика трех с половиной лет, то есть в полном развитии своего Эдипа. Эти результаты проявляются в вышеприведенном случае контринвестицией фобического (боязнь петуха) симптома, связанного с травматизмом, что вовлекает, посредством механизма превращения в противоположное, патологическую инвестицию мира куриных. Эта сверхинвестиция сопровождается у маленького Арпада серией симптомов, настораживающих его окружающих: идентификация с куриными (идентифицируясь со своим агрессором, он уже не говорит, а начинает «кукарекать» и «кудахтать»); болезненное инфантильное любопытство к репрессиям, которым подвергается петух, «клюнувший» в член Арпада и который «был зарезан» (он желает присутствовать при закалывании куриц и получает удовольствие от этого спектакля); амбивалентность чувств к куриным («целует и ласкает мертвое животное»); садистские фантазмы, выраженные открыто («необычное удовольствие фантазировать жестокие пытки для птиц со двора», пишет Ференци), наконец, мазохистское поведение, эффект возвращения к собственной персоне, воплощающегося в требовании наказания.

 Вторая тема — это тема развития теории ретроактивного эффекта [après-coup] в организации инфантильного невроза. Это центральная тема презентации Ференци. Безусловно, пережитый Арпадом травматизм в день, когда его «клюнул» петух, а также все последствия, вытекающие отсюда («наложение бинта на член», то, «что был зарезан петух»), позволяют придать смысл развитому симптому в последующем году. Но историческая реальность этих событий, является ли она абсолютно необходимой, чтобы дать отчет об организации фобии и объяснить ее? На этот вопрос Ференци, похоже, отвечает — в этом заключается смысл гипотезы, которую он выдвигает, ставя вопрос о временном интервале между моментом травматизма и появлением невроза — что было достаточно, чтобы Арпад, занятый напряженными фантазмами кастрации (петух, «клюющий» член; петух «зарезан»), столкнулся с угрозой кастрации, высказанной взрослым из его окружения (второй период угрозы кастрации, по Фройду), чтобы появился невроз, чьим стержнем и двигателем являются собственные амбивалентные чувства в связи со своим отцом; петух символизирует для Арпада его отца.

 При последующем издании своей статьи Ференци вновь напоминает, в сноске, что Фройд в «Тотем» и «Табу» ссылался на случай маленького Арпада, чтобы проиллюстрировать тотемизм первобытных людей, и что он квалифицирует маленького Арпада как «более редко встречающийся случай положительного тотемизма».

 Это эссе полностью отражает ассоциативные и аналитические качества автора, который, исходя из своего наблюдения, развивает целую грань Фройдовской теории о невротической организации маленького ребенка, находящегося в полном эдиповом страдании [détresse] в отношении с комплексом кастрации, с судьбой полиморфной перверзной сексуальности и с инфантильными сексуальными теориями.

...

Тьерри Бокановски. Концепция «мудрого младенца» (1924—1932): инфантильность, травма и асфиксия психической жизни.*

Перевод М. Н. Фусу.

В 1923 году Ференци в краткой клинической заметке «Сон мудрого младенца» подчеркивает интерес, который представляет одно сновидение, (которое, предполагает он, может быть классифицировано как «типическое» сновидение), сновидение, выявляющее очень маленького ребенка (новорожденного или ребенка в люльке), который выступает перед взрослыми как взрослый с определенным уровнем взглядов, даже очень глубоких: «Мы часто слышим пациентов, рассказывающих сны, в которых новорожденные, очень маленькие дети или младенцы в пеленках способны писать очень легко, восхищать окружающих мудрыми словами или вести эрудированные беседы, выступать, давать научные разъяснения и так далее. Содержание этих слов, мне думается, скрывает что-то типическое».

 Ференци предлагает в этой ситуации четыре уровня интерпретации.
1. Поднятие на смех анализа тем, кому снится сон, из-за значения, который аналитический процесс придает детству. «Первая поверхностная интерпретация сна часто приводит к появлению иронической концепции о психоанализе, который придает, как мы знаем, намного большее значение и психический эффект переживаниям раннего детства, чем мы это обычно делаем. Это ироническое преувеличение интеллигентности очень маленьких детей выражает сомнение по поводу психоаналитических сообщений на эту тему», — пишет Ференци.

2. Желание со стороны того, кому снится сон, укрепить свое превосходство над взрослым, способностям которого он завидует (когда-то это были его родители, теперь аналитик): «Желание стать мудрым и опередить ”взрослых“ в мудрости и в знании значит не что иное, как положение обратное тому, в котором находится ребенок».

3. Воображение фантазма, касающегося когда-то неисполненного желания иметь сексуальные отношения с той, которая кормит его грудью: «Часть снов, имеющих это явное содержание, которые мы смогли исследовать, иллюстрирована известной поговоркой распутника: ”Жаль, что я не сумел лучше воспользоваться положением сосунка!“» Здесь следует отметить, что Ференци опирается на интерпретацию, предложенную Фройдом, в комментарии сна, названного «Три Парки», в качестве ассоциации, пришедшей ему в голову в связи с «женской грудью», напоминающей ему о голоде и любви: здесь имеется в виду анекдот о «молодом человеке, большом любителе женской красоты, который однажды, когда речь зашла о его красивой няне, которая была у него в детстве, сожалел, что не смог лучше воспользоваться случаем.

4. Наконец, выражение желания вновь приобрести знание детства, которое с тех пор было вытеснено: «в конечном счете, не следует забывать, что большое количество знаний эффективны и близки ребенку, знания, которые позже будут потеряны силами вытеснения». Ференци добавляет по этому поводу в одной сноске, что он не верит, будто исчерпал интерпретацию этого типа сна, который, с другой стороны, иллюстрирует «реальное знание детей о сексуальности».

 Так, посредством анализа «мудрого младенца» Ференци в 1923 году обращает особое внимание на психическую конъюнктуру, иллюстрирующую сомнения, связанные с незрелостью маленького ребенка, c незрелостью, свойственной его конструкции как психической, так и физиологической и которую, достигая зрелости, он психически пытается преодолеть. Здесь Ференци описывает ребенка (пациента) с ярко выраженным влечением, жизнерадостного, в полной физической силе и с развивающимся психическим «здоровьем»: юмористическая общеизвестная реплика распутника, который говорит: «Жаль, что мне не удалось лучше воспользоваться положением сосунка», носит его отпечаток.

 В последующие годы, посредством его концепций относительно травматизма, Ференци вновь берет за основу «мудрого младенца» и развивает концепт в другом направлении, придавая ему новый статус, как в клиническом, так и в метапсихологическом плане.

 Речь уже не идет об описании психической конфигурации имеющего влечения ребенка, ставшего невротическим взрослым (носителем его влечения и конфликтов, лежащих в его основе), который, во время анализа и в рамках развития невроза трансфера, пытается придать ему перспективу в связи с его инфантильным неврозом. Для Ференци, наоборот, речь идет о том, чтобы иллюстрировать сейчас психическую конфигурацию совсем другого типа, типа ребенка травмированного и нарциссически ущемленного в целостности его личности, ставшего расщепленным взрослым по причине импринтинга его травмы, травмы, корни которой находятся, по мнению Ференци, в смешении между языком нежности, уделом языка ребенка, и языком страсти, являющимся языком взрослых.

 Выявляя в рамках лечения риски, которые вызывают определенные бессознательные контротношения аналитика — если он во время анализа выступает как «воспитатель», увлеченный «педагогической» страстью, — Ференци проводит параллели между ребенком, травмированным «смешением языка», и пациентом, чьи старые травматизмы воскрешены, даже обновлены «профессиональным лицемерием» и строгостью техники аналитика.

 В такой конъюнктуре, говорит Ференци, аналитический процесс имеет дело с пациентом/ребенком травмированным, который, измученный собственными защитами, уходит из своей психической сферы, производит нарциссический кливаж и наблюдает травматическое событие, покоряясь неизбежной судьбе «мудрого младенца». Ференци отмечает: «Таким образом, мы присутствуем при воспроизведении психической и физической агонии, вызывающей немыслимую и нестерпимую боль. Эта боль воспроизводит ту, что ощущалась в раннем детстве в связи с травматизмом, который мог бы быть сексуального характера; ее последствием, согласно одной точке зрения, которая очень часто будет применена Ференци, является «кливаж личности на одну часть, страдающую и грубо разрушающующуюся, и на другую часть, всезнающую, но и бесчувственную». С этой позиции травмированный пациент/ребенок, вероятно, может считать агрессора (здесь психоаналитика) больным, сумасшедшим; иногда он сам пробует заботиться о нем, излечить, так как раньше, являясь настоящим «мудрым младенцем», возможно, был [вынужденным] психиатром своих родителей.

 В докладе «Анализ ребенка со взрослыми», с которым он выступает в Вене 6 мая 1931 года по случаю 75-летнего юбилея Фройда, Ференци вновь отмечает определенные клинические ситуации, во время которых появляются сны «мудрого младенца».

 Cравнивая отношение «трансфер — контртрансфер» с отношением «нежная мать — ребенок», Ференци подчеркивает важное значение аффектов, выражаемых аналитиком: «Если в аналитической ситуации пациент чувствует себя раненым, разочарованным, покинутым, он иногда начинает, как брошенный ребенок, играть с самим собой. У нас создается определенное впечатление, что заброшенность ведет к кливажу личности. Одна часть собственной персоны начинает играть роль матери или отца, при помощи другой части он сводит к нулю и делает недействительной заброшенность, если можно так выразиться».

 Кливаж, который Ференци называет «нарциссическим аутокливажем», ведет к «изоляции одной части тела (лицо, рука, палец и т.д.); она начинает представлять в тот момент субъекта в его целостности. Чаще всего кливаж внутрипсихический и развивает в субъекте, благодаря его ”аутосимволическим способностям восприятия“, ”чувствительную, грубо разрушенную“ часть, которая сосуществует ”с другой частью, всезнающей, но бесчувственной“». Этот кливаж, обозначенный как «первичный процесс вытеснения», является ощутимым тогда, когда некоторые фантазмы или рассказы снов выдвигают на первый план голову (орган мышления), отделенную от тела (соматопсихический кливаж).
 «В одном из моих случаев ум несчастливого ребенка проявляется, следовательно, в фантазмах, во время анализа, как отдельная личность, имеющая целью быстро прийти на помощь почти смертельно раненному ребенку», — рассказывает Ференци, упоминающий по этому поводу образ «мудрого младенца».

 Концепт «мудрого младенца» упоминается второй раз Ференци в докладе «Смешение языка между взрослыми и ребенком. Язык нежности и страсти», с которым он выступает на XII Международном конгрессе психоанализа в Висбадене в сентябре 1932 года.

 Здесь Ференци ссылается на образ «мудрого младенца», чтобы иллюстрировать развитие гипервзрослости, вызванной психическим шоком: «Сильное страдание (detresse) и особенно смертельный страх, очевидно, способны воскресить и неожиданно активизировать латентные предрасположенности, еще неинвестированные, которые ждали своего созревания в полной тишине». Сопоставляя этот процесс регрессии, Ференци говорит о процессе «травматической прогрессии», даже раннего взросления. «Мы думали о фруктах, которые слишком быстро созревают и становятся вкусными, когда клюв птицы их повредил, и о скороспелом созревании червивого фрукта. Не только в эмоциональном плане, но и в интеллектуальном, шок может позволить какой-то части личности взрослеть сразу». Здесь Ференци вновь напоминает о «мудром младенце» и добавляет: «Страх перед распоясавшимися взрослыми, в каком-то смысле сумасшедшими, превращает ребенка, если можно так выразиться, в психиатра; чтобы защитить себя от опасности со стороны разнузданных взрослых, он, прежде всего, должен уметь идентифицироваться с ними».

 В клинической заметке, датированной 24 ноября 1932 года, Ференци вновь возвращается к идее «раннего взросления»: «Жизненная опасность принуждает к раннему взрослению. Вундеркинды, очевидно, развивались таким образом — и не выдерживали, ломались [break down]». Несколько дней спустя, 30 ноября 1932 года, он пишет в одной самоаналитической, почти завещательной заметке: «Идея wisebaby [мудрого младенца] смогла осенить лишьwisebaby».

 Если автора метафоры «мудрого младенца» можно упрекнуть в использовании, которое он ей дает начиная с 1931 года (удаляет компонент влечения в пользу нарциссического компонента и ставит акцент на теории инфантильности, касающейся лишь бедного, невинного и безоружного ребенка, жертвой мира взрослых соблазнителей, губящих его и по этой причине являющихся психическими насильниками), все же, скорее всего, мы должны быть обязанными Ференци не только потому, что он придал перспективу плодотворной и новаторской «теории» об «инфантильном», позволяющей исследовать статус «инфантильного» в «теории», но особенно потому, что он уловил раньше всех мутационное значение ассоциации концепта травмы с концептом кливажа, умея в то же время придать концепту «нарциссического кливажа» ранг благородства.

...

* - полностью статью Т. Бокановски можно прочитать здесь

 

раздел "Книги"