Институт Психологии и Психоанализа на Чистых прудахМихаил Шемякин

Клод Смаджа "Оператуарная жизнь". (отрывки из книги)

Психоаналитические исследования

Женщина в возрасте около сорока лет пришла ко мне на консультацию по совету своего врача, так как  недавно у нее был обнаружен рак груди. Она говорит непринужденно, и изящно описывает мне, события ее нынешней жизни и свою прошлую историю. Рак стал для нее  неожиданным открытием, и, в то же время, она не кажется удивленной этим происшествием, тем, чем рак для нее является и что он  представляет в ее жизни. У психоаналитика  сразу же появляется  нечто существенное  во время беседы с  пациенткой: в ее словах проявляется нечто отсутствующее, это обнаруживается в контр-трансфертном опыте аналитика. Это нечто отсутствующее и неощутимое  может быть отнесено к порядку аффекта. В речи пациентки отсутствует чувство страха или психической боли, что обычно свидетельствовало бы о важности пережитого события, и о той опасности, которую оно представляет для психосоматической целостности пациентки. Эта странность или своеобразие, которые      ощущаются  аналитиком вместо пациента, является знаком, очень важным в клинике  и является следствием  рамок трансферентно-контр-трансферентных отношения, установленных в ходе встреч аналитика с пациентом. Внимание к такому виду знаков является  продуктом психосоматических, психоаналитических исследований, проведенных наблюдений Парижской школы психосоматики*. Эта семиология с недостатком или в негативе широко обосновала то, что мы можем совершенно справедливо идентифицировать как  психосоматическую, психоаналитическую клинику.

* - см. Пьер Марти, Мишель де М'Юзан (M'Uzan), Кристиан Давид. "Психосоматическое исследование".

          Вернемся к моей пациентке. Она не может отметить ничего особенного, в том, что происходило с ней на протяжении   последнего года, который предшествовал обнаружению у нее рака. Она  занималась своими детьми и много работала. И, тем не менее, она чувствовала себя очень уставшей, находилась в «стрессовом» состоянии, в постоянном напряжении. Конечно, у нее были важные обязанности, и она много трудилась, чтобы их выполнять, но эта усталость превосходила обычную. Она также вспомнила  происшествие  -  примерно полтора года тому назад внезапно, из-за самоубийства, умерла  одна из ее младших сестер, страдавшая психической болезнью. Об этом событии она рассказывала  больше биографическим, нежели историческим способом. В ее рассказе отсутствует аффективная и репрезентативная насыщенность,  благодаря которой обычно событие обретает смысл и значение в индивидуальной истории. С тех пор, как она заболела, она вновь стала веселой. Это открытие, парадоксальное для здравого смысла, способно вызвать у того, кому оно адресовано,  удивление. Как наступление серьезной болезни может привести к развитию аффективного состояния, которое явно квалифицируется как нарциссический подъем, тогда как скорее стоило ожидать состояния страха, и даже отчаяния? Именно эту загадочную ситуацию я называю психосоматическим парадоксом. Сразу следует подчеркнуть тот факт, что эта ситуация является парадоксальной лишь относительно разрыва, расхождения между необычным психическим функционированием соматического пациента и состоянием аналитика, охваченным своей работой.

          Эта короткая клиническая ремарка об обычном психосоматическом исследовании  имеет целью изучение  этого психосоматического парадокса, как концептуального места попеременных движений между двумя порядками, психическим и соматическим, относительно психосоматического единства человека. Многочисленные современные наблюдения, вышедшие из психоаналитической практики с соматизирующими пациентами, позволяют признать константность этого клинического феномена. Психосоматический парадокс становится вследствие этого объектом психоаналитического исследования, требующего изысканий для  углубления его метапсихологического значения.

                  Рассмотрим несколько ближе клиническую феноменологию  психосоматического парадокса. Некий пациент живет в определенном психическом состоянии, в котором, в большей  или меньшей степени,  отсутствует удовольствие. Персонаж Фрица Зорна, Марс, упоминает об отсутствии радости, как о чем-то обычном в своей жизни. Вслед за наблюдениями П. Марти, мы относим это состояние к  клинической категории депрессивных переживаний, называемых эссенциальной депрессией. Она представляет собой определенное количество семиологических характеристик, некоторым образом клинический паспорт, к которому мы еще вернемся несколько позже. В непрерывности этого психического состояния без явного выражения страдания внезапно наступает соматическая болезнь, и вместо того, чтобы привести к развитию психического страдания, как можно было бы ожидать, согласно некоторой «логике» здравого смысла, она вызывает у пациента обратный эффект: временное положительное изменение его депрессивного состояния в виде нарциссического подъема. Таким образом, Марс, в приведенном нами выше примере «чувствует себя намного лучше, чем раньше, до возникновения болезни», с момента, когда он узнает о своем  заболевании. Этот парадокс является парадоксом лишь с точки зрения психосоматической логики здорового субъекта. Работы Жоржа Кангилема показали нам, что больной субъект не подчиняется нормам жизни субъекта здорового. Мы знаем, что для философа  человеческое есть его  нормативная способность, его дар создавать новые нормы для адаптации к своему окружению, как внешнему, так и внутреннему. Когда он заболевает, его креативность (как  психоаналитики мы бы сказали его эротическая сила) скудеет, сужается, замыкается. Он должен найти другие нормы (вы)живания, чтобы адаптироваться к своему новому окружению. В итоге ему приходится реорганизовываться. Нелегко освободиться от логики здорового человека, которая на самом деле часто является логикой вторичной, логикой сознательных процессов. Психоанализ, однако, посредством изучения бессознательных процессов, учит нас  существованию других видов логики в психической жизни. В свою очередь наблюдения и терапия соматических пациентов привлекли внимание психоаналитиков к  больному телу, которое  более не является  только  эротическим, в соответствии с логикой бессознательного.

Когда мы говорим о понятии парадокса в психоанализе, мы знаем с помощью интуиции или культуры, что мазохистическая составляющая должна быть задействована в игре. Возможно, даже можно  представить, что она здесь является определяющим фактором, составляя ее бессознательные подосновы. Работа Фройда «Экономическая проблема мазохизма», написанная в 1924 году начинается, как мы помним, констатацией загадочной ситуации того же порядка: «Мы вправе считать загадочным с экономической точки  зрения существование мазохистической тенденции в жизни влечений людей. На самом деле, если принцип удовольствия довлеет над психическими процессами таким образом, что их непосредственной целью является избегание неудовольствия и получение удовольствия, то мазохизм  становится непонятным. Если боль и неудовольствие могут быть сами по себе целями,   а  не предостережениями,  принцип удовольствия оказывается парализованным, хранитель нашей психической жизни находится как бы под влиянием  снотворного». Мы знаем,  как своей блестящей теорией Фройд разрешил этот парадокс, связывая мазохизм с деструктивностью и с переплетением  влечений,  показывая различные образы,  которые он  [парадокс]  принимает, на  протяжении развития влечений человека. Именно в этом смысле и в этом направлении я намерен подойти к изучению психосоматического парадокса. Гипотеза, которую я буду развивать в этом исследовании, касается существования другого образа мазохизма, называемого мной патомазохизмом или мазохизмом болезни,   которого  можно считать экономически необходимым для того, чтобы  понимать  попеременные движения в рамках таинственной ситуации психосоматического парадокса. Патомазохизм следует понимать как мазохистическую инвестицию больного органа, и, таким образом он представляет собой регрессивную  инвестицию. Перед тем, как развить данную гипотезу, будем  рассматривать экономическую ситуацию соматизирующего субъекта, подвергаемого этому психосоматическому парадоксу. Мне кажется, что надо суметь найти определенную внутреннюю когерентность метапсихологического порядка, между различными темпами процесса, приводящего к этому парадоксальному феномену. На самом деле то, что открывается больному субъекту, а также  практикующему аналитику, по поводу этого процессуального пути, это образ витка, цикла, идущего от эссенциальной депрессии и снова к ней возвращающийся, начиная с соматизации, которая психически  выгодна. В структуре этого витка есть   два обязательных составляющих: с одной стороны, отсутствие болезненного выражения эссенциальной депрессии, и, с другой стороны - мазохистическая регрессия в виде патомазохизма. Следует сделать последнюю ремарку в этих вступительных строчках: психическая выгода, к которой ведет этот процессуальный виток, никогда не является полностью приобретенной, и ее продолжительность зависит столько же от внутренних и индивидуальных  факторов, сколько и от факторов человеческих и психотерапевтических. 

a1

 

                 I – ЭССЕНЦИАЛЬНАЯ ДЕПРЕССИЯ И ДРУГИЕ ДЕПРЕССИИ  

          В психопатологии класс депрессий состоит из большого разнообразия видов. Упорядочение этого клинического разнообразия варьирует согласно используемой нозографической шкалы и концепции психического функционирования  и  его патологических расстройств, которых придерживается исследователь. Эссенциальная депрессия является чистым продуктом психоаналитического психосоматического исследования. Ее систематическое описание было сделано П. Марти в 1966 году; [этому описанию] предшествовала ее [эссенциальной депрессии] клиническая идентификация, когда, несколькими годами ранее, появилась работа «Психосоматическое исследование» (П. Марти, М. де М’Юзан, и К. Давид), опубликованная в 1962 году, где она названа депрессией без объекта. П.Марти предоставил нам шкалу материала о психосоматической экономии, основанной на понятии ментализации, которое мне кажется особенно подходящим и теоретически эффективным для того, чтобы классифицировать,внутри группы депрессий, различные признанные клинические единицы. Таким образом, можно различать, согласно этой концепции, две категории депрессий: выраженные  депрессии и  депрессии без выражения.

 

А) Выраженные депрессии

       Подробнее..

 

Б) Невыраженные депрессии

       Подробнее..

 

В) Эссенциальная депрессия 

       Подробнее..

 

     Теоретические модели для эссенциальной депрессии

         Клиника эссенциальной депрессии ведет, как мы уже видели, к клинике негативности. В своих  теоретических эссе П. Марти настаивал на значении очень ранних первичных фиксаций в развитии влечений субъекта и на регрессии к этим позициям в течение движения дезорганизации, ведущей к эссенциальной депрессии. Следуя этим путем, мы встречаем определенное количество авторов-психоаналитиков, которые описывали различные состояния депрессии более или менее близкие к эссенциальной и теоретические модели которых, выработаны  в связи с этим, заслуживают обсуждения и сравнивания с опытом аналитической практики с пациентами с  эссенциальной депрессией. Психоаналитические работы, на которые я ссылаюсь, выбраны в зависимости от их моделирующей значимости для теоретического понимания эссенциальной депрессии и никоим образом не представляют собой перепись психоаналитической литературы на тему депрессий, относящихся к ранним фиксациям в развитии влечений человека. Итак, я буду учитывать анаклитическую депрессию Р. Спица, психотическую депрессию, описанную в работах по аутизму Ф. Тюстэн и белую скорбь А. Грина.

 

1) Анаклитическая депрессия 

       Подробнее..

 

2) Психотическая депрессия

       Подробнее..

 

3) Белый  траур 

       Подробнее..

 

     Пограничные состояния, оператуарные состояния

         Клиническое поле пограничных состояний –  это обширная территория, отмеченная промежуточными зонами, и которую А. Грин описывает как выходящую на два пространства: одно, внутреннее, открытое на сому; и другое, внешнее, открытое к реальности. Понятие пограничности воспринимается А. Грином «не в терминах фигуральной репрезентации, а в терминах процесса трансформации энергии и символизации (сила и значение)». Акцент, сделанный в данной концепции на трансформационный параметр, мы также находим, по моему мнению, в понятии ментализации, которое производит упорядочение неврозов характера в классификации IPSO. Поэтому, как я считаю,  будет уместно считать неврозы с плохой или ненадежной ментализацией в нашей классификации,  как пограничные состояния, тем более что клиника обычно подтверждает эту нозографическую идентификацию, выявляя фрагментацию репрезентаций аффектов и мыслей, преобладание расстройств  поведения и тенденцию к соматизациям. А.Грин в своем описании пограничных состояний подчеркивает, что «в очень тяжелых случаях, происходит радикальное исключение путем расщепления … что делает невозможной работу репрезентации. Поэтому, вместо того, чтобы быть лишь ограничением, оно приводит к парализации Я в его функции суждения; действительно, в данном случае, не только некоторые влечения являются расщепленными, но, через тот же процесс, таковыми становятся также и важные части Я». Я здесь отмечаю близость между концепцией, описанной А. Грином, очень тяжелых случаев пограничных состояний и главной гипотезой моего доклада об оператуарном функционировании, потери Я в качестве эротического объекта и процесса дезобъектализации, которому оно подвергается. Перед нами встает следующий вопрос: Оператуарное состояние, представляет ли оно собой самую радикальную форму пограничных состояний, или оно является самостоятельной психопатологической единицей? Несмотря на то, что вопрос остается открытым, а границы между различными психопатологическими фигурами никогда не бывают отсечены четко, словно ножом, и [несмотря на то, что] всегда следует принимать во внимание  трансформационное измерение,  –  я поддерживаю, –   основываясь одновременно на клинических, практических и метапсихологических доводах, гипотезу оригинальности и своеобразия  оператуарного состояния.

    В клиническом плане, мы не можем быть уверенными в родстве между пограничными состояниями и состояниями дементализации. Как в одних, так и в других [состояниях], мы находим специфическое качество тревоги, отчаяния, особенное качество депрессии [отличное от других депрессий],  которая квалифицируется  как первичная депрессия или эссенциальная, фрагментацию систем репрезентации,  аффектов и мышления, расстройство речи и суждения, и своеобразное качество нарциссизма, определенное А.Грином, как заимствованный нарциссизм,  и который, в след за М. Фэном, я считаю нарциссизмом поведения. Между тем, когда оператуарное состояние устанавливается, тогда мы имеем дело с настоящим  качественным скачком, о чем красноречиво свидетельствует клиника.  Тревога обычно более не воспринимается, чувство пустоты [характерное для] эссенциальной депрессии более не переживается, и не принимается пациентом, фрагментация репрезентаций и мыслей уступает место линейности речи и мышления, которое становится полностью конформным. Белое [le blanc] мышление становится сверхясностью, которая навязывается опустошенному Я пациента. Тогда происходят два вида трансформации: со стороны внутренней реальности, пациент ведет себя так, как если бы он страдал от слепоты  по отношению к своему бессознательному, отныне от мира своих репрезентаций его  отделяет стена;  –  со стороны внешней реальности, пациент подвергнут такой модальности реального, которая роднит его с психотической организацией. Речь идет не о неореальности, как при бредовых психозах, но скорее о форме ипохондрии реального.  Реальность, в целом, у оператуарного пациента, является в то же время непомерно увеличенной и навязывается ему во всей полноте своей чувственности.  И это  придает ей характер почти галлюцинаторного убеждения. В итоге, как я подчеркиваю в своем докладе, оператуарная болезнь представляет собой, на мой взгляд,  вначале,  шаг к выздоровлению, который характеризуется большими нарушениями [здорового] нарциссизма. Ее значение контр-инвестиции закрепляется, по-моему, клиническими трансформациями,  характеризующими ее развитие.

         На практике лучше всего выделяет стиль объектных отношений оператуарных пациентов их постоянный поиск рецептов. Рано или поздно, в течение психоаналитического процесса, обязательно назревает такой вопрос, адресованный аналитику: «Как мне быть»?, «Что мне делать?». Этот вопрос возникает из-за  необходимости отделаться, самыми короткими и самыми быстрыми путями, от того, что переживается пациентом как угрожающее внутреннее напряжение. Все искусство психоаналитика будет направлено на то, чтобы преобразовать срочность этого вопроса, и его острую форму, в пространство разделенной игры, в рамках которого пациенту предлагается идентифицироваться с удовольствием его собственного ментального функционирования, согласно модели своего аналитика. У оператуарного  пациента  отсутствует способность делать  своего аналитика отсутствующим [lacapacitedabsentersonanalyste]

вот, что наблюдается в аналитических отношениях. Эта процедура негативной  галлюцинации кадра  необходима для регрессии мышления. Именно здесь он дает сбой,  здесь обнаруживается дефект, чаще всего, во всяком случае.

         И, наконец, в метапсихологическом плане, значение, которое я придаю процессу дезобъектализации при оператуарном функционировании, сходится с концепцией, разработанной А. Грином, по поводу пограничных состояний, основанной на доминировании эффектов влечения к смерти в их организации. Однако может быть, здесь уместно различать несколько разных категорий эффектов влечения к смерти. При пограничных случаях, а, по мнению А.Грина, влечение к смерти как раз действовало бы через разделительные механизмы разрыва [des mecanismes disjonctifs de coupure], разрыва связей между всякого рода репрезентаций, что он называет расщеплением, и что ведет к  фрагментированному аспекту  психического функционирования. При оператуарных состояниях, я считаю, что влечение к смерти действует как бы через механизмы негативности, нейтрализации и угасания нагрузок внутреннего возбуждения. Эти механизмы уже давно были описаны  М. Фэном, и располагают оператуарные состояния по ту сторону принципа удовольствия, под властью навязчивого повторения, вписывая их  в логику травматических состояний. Безусловно, существуют внутренние отношения между разъединяющими эффектами и негативирующими эффектами  влечения к смерти. Соответствуют ли они последовательным механизмам или же они действуют в различных конъюнктурах? Как бы то ни было, согласно гипотезе, предлагаемой мною, дезинвестиция Я, в качестве объекта Оно, обосновывает процесс дезобъектализации под влиянием влечения к смерти. С этой точи зрения, оператуарное состояние представляет собой радикальную форму работы негатива. На каком уровне располагается преграждение выражения инвестиций эротических влечений, и в каких конфликтных конфигурациях с объектами? Этот вопрос остается открытым. Все же, следует отметить, что негативация репрезентации аффекта (quantum аффектов) влечения занимает большое место в этой работе негатива.

 ...

k1

 

Оператуарное мышление

Работа «Психосоматическое исследование» полностью ориентирована на открытие нового типа ментального функционирования. Оно [психосоматическое исследование] является методом, находящимся на службе этого открытия. Можно было бы допустить, что оно было избрано в качестве метода,  приводящему к этому открытию. Вроде бы никогда еще, в истории мысли, отношения между методом исследования и организацией самого объекта изучения не были столь близки. Именно это делает из «Психосоматического исследования» несравнимую работу, исключительную по своей концепции. Она раскрывает по свежим следам  образование новой клиники в ходе  его созидания. С самого начала и до конца работы,  мы присутствуем при рождении этой новой клиники. Начиная с представления метода и до клинических исследований, от клинических исследований до первых комментариев, от первых комментариев до обобщающих комментариев, и от последних до заключительных  предложений,   мы  все принимаем участие в постепенном раскрытии  этой   [психосоматической]  клиники.    

Имеются все основания  квалифицировать эту клинику как психоаналитическую, так как она происходит из метода, полностью укорененного в психоаналитической  теории и практике. Это новая клиника,  потому что она дополняет те нозологические категории, которые психоаналитическая практика и теория составили на протяжении всего времени, начиная с Фройда. Она является клиникой сугубо новой и оригинальной по мере того, как она располагается на границе между  большими организациями: невротическими  и психотическими. На границе, но не снаружи. Здесь, грань не должна быть воспринята, как граница, отрезанная ножом и открытая для пустоты или неизвестности. Она не является исключительно изолированной, а представляет собой прекрасно плетеный узор, чье выражение проистекает из уровней конденсации психических форм в рамках процесса, через который последние проявляются. Она также  является новой психосоматической клиникой потому,  что ее проявление происходит   в связи  с соматическими заболеваниями. Хотя ее связь с соматичностью не является исключительной, она сохраняет с ней определяющие отношения, с  последствиями  для ее теоретической разработки. Но она не является просто психосоматической клиникой по воле случая того места, где она была открыта. Она оказывается ею по причине экономической концепции, общей для других организаций, выявленных психоанализом. Авторы «Оператуарного мышления» также поддерживали термин «психоматоз», «чтобы обозначить заболевания, где возможности  личности  ограничены  тем, что  главным выходом для них при конфликтных ситуациях является  соматический путь». Наконец, эта новая клиника показывает, больше, чем любая другая, как можно понять, что всякая  психоаналитическая  клиника  является  клиникой психосоматической. 

         «Оператуарное мышление» было представлено, хотелось бы это повторить, на Конгрессе в Барселоне в 1962 году, П. Марти и М. де М’Юзаном. Одного простого его прочтения недостаточно для того, чтобы оценить весь его смысл. Вот на этом важном пункте следует настаивать, когда есть желание понять, что такое оператуарное мышление. Возьмем другой пример из клинической области, которая нам близка, а именно из истерии, и допустим, что ее надо  представить на основании конверсионных симптомов. Сразу станет понятно, что такой подход, каким бы интересным он не был, тем не менее  не является полным. Так обстоят дела и с оператуарным мышлением 1: оно составляет один из составляющих элементов оператуарного функционирования.

1 - Оператуарное мышление характеризуется дефицитом фантазий, грёз. Такое мышление лишено символизма или метафор. Разговорный язык лишь дублирует действие, мысли не выходят за рамки материальных фактов. В речи преобладает инвентаризация событий, регистрация мыслей без осмысления их эмоциональной значимости. Проблемы не столько описываются, сколько перечисляются приземленным, бытовым языком, без осмысления и фантазии. (Прим. ред.)

Если мы хотим подойти к нему с метапсихологической  точки зрения, мы должны допустить, что оно не сводится лишь к одному  оператуарному функционированию, но является одним из его механизмов. Это метапсихологическое понимание оператуарного мышления, которое я буду развивать во второй части моего доклада, является на самом деле возвращением к истокам его открытия. Метапсихологическая точка зрения предполагает, что каждый психоаналитик, ссылающийся на нее, должен рассматривать вместе и равномерно, можно сказать демократически, три  точки зрения, которые ее основывают, и которые составляют ее  Фройдовское определение:  топическую точку зрения, динамическую точку зрения и точку зрения экономическую. Однако, похоже, что в истории этих последних тридцати лет, по поводу оператуарного мышления, отдавалось предпочтение экономическому параметру в ущерб его другим двум метапсихологическим параметрам. Упор, сделанный на экономический критерий, хотя и оправдан целой серией причин, может, все же, лишь привести нас, если он является слишком односторонним, к фальсификации подлинного смысла оператуарного мышления. Эту поправку я постараюсь показать в моих последующих изложениях. Для меня речь идет о том, чтобы снова вернуть на их место другие параметры, топический и динамический, чьи права смогли оказаться нарушенными, и даже позабытыми, в некоторых теоретических разработках. Я говорю именно «снова вернуть», так как авторы «Психосоматического исследования», беря с живого [sur le vif]  свои первостепенные исследования, как раз в таком духе задумали оператуарное мышление. Именно через такой возврат возможно обрести смысл настоящего психоаналитического подхода к оператуарному функционированию. Именно с этого возврата и следует начинать. 

         Таким образом, чтобы дойти до самого правильного и самого полного понимания оператуарного мышления, на основании его исторических источников, следует постоянно сопоставлять то, что авторы «Психосоматического исследования» раскрыли нам по этому поводу в их работе, с тем сообщением, которое было об этом представлено на Конгрессе в Барселоне. Оба прочтения или обе разработки, хотя и расположены одинаково во времени, являются заметно разными  в том, что они отдают предпочтение каждая одной из метапсихологических точек зрения. В общих чертах, можно сказать, что «Психосоматическое исследование» указывает на динамическое измерение, а сообщение в Барселоне делает акцент на экономическое измерение. Это как если бы фотограф, желающий сделать серию фотографий одного и того же пейзажа,  переставлял элементы, его составляющие, располагая их то на заднем плане, то на переднем плане, чтобы придать им больше или меньше видимости. Возможно, научные рамки, внутри которых были задуманы эти разные разработки, заставили их авторов принять ту точку зрения, которая руководила их изложением. «Психосоматическое исследование» является, как мы неоднократно подчеркивали, иллюстрацией метода исследования, основанного на отношении аналитика с больным, и целью которого было выявить психодинамические аспекты ментального функционирования больного. Сообщение в Барселоне располагалось в рамках доклада, представленного М. Фэном и К. Давидом, относительно функциональных параметров онирической жизни, и «Оператуарное мышление» могло тогда установиться в качестве экономического дополнения к сновидениям.

         Господин Жильбер С … это пятое наблюдение из книги «Психосоматическое исследование». Речь шла о пациенте с коронарной недостаточностью; запомнилась  драматическая атмосфера первичного интервью. С самого начала и до самого конца, беседа  в определенные моменты становилась трудной,  давящей, беспокоящей.  «В  данном наблюдении, исследование может касаться лишь анализа трансференциальных  отношений», – пишут авторы в своем обобщающем   комментарии. Именно данное наблюдение будет  служить поддержкой для описания  такой  оригинальной формы жизни, которой является оператуарная жизнь. Комментарий по этому поводу, приведенный авторами, предлагает первую линию описаний, размышлений и определений этой новой ментальной организации. Ее значение состоит в том, что она вытекает напрямую из  клинического материала. Мы не только видим аналитика за работой вместе со своим пациентом, но  так же  мы можем проследить за  работой  его мысли. Иными словами, то,  что происходит в этот самый момент является продуктом  обработки того, что только что было пережито, т.е. хранит в себе печать трансференциальных и контр-трансференциальных динамических движений, которые пронизывали консультацию. В комментарии указывается на  это, постоянно настаивая на трудности сохранения с пациентом непрерывности отношения, которое регулярно подвергалось опасности  различными   препятствиями, как внутренними, так и внешними. «Мы активно поощряем диалог, – пишут авторы,  –   чтобы наладить контакт с больным, и вывести его из уединения». Содержательность прожитого реляционного параметра, со стороны аналитика, в его контр-трансфере и в   процессе его идентификации с пациентом, выявляет из рамок беседы оригинальную и фундаментальную семиологическую величину, способ  специфической связи с пациентом: субъективную редупликацию. Это «объектное отношение» окажется скоро характерным для оператуарного пациента. Оно находится в самом центре комментария наблюдения Жильбера К… Его авторы дают ему такое определение: «Проекция, отличная от той, что наблюдается у невротиков, является массивной, без вариаций, то есть в стиле «редупликации». Так как Оно, находясь вне цепочки, и так сказать, полностью вовлечено в соматическую дисфункцию, Я кажется неразрывно связанным и почти подобным Сверх-Я: оно, лишь оно, оказывается проецированным нераздельным образом. Другой, следовательно, воспринимается больным согласно его собственному паттерну, и если ненароком его разнородность проявляется, например, в условиях психосоматического исследования, она не является приемлемой, ни поддающейся переустройству, или метаболизму. Отсюда и начало соматических нарушений». Также, в этом комментарии, описание оператуарного мышления стоит в стороне по отношению к описанию редупликативного способа отношения. В ментальной организации пациента редупликативная система кажется первичной, а оператуарное мышление вторичным в порядке психических событий. До такой степени, что оператуарный концепт используется, в данном комментарии, в качестве  определения для спецификации определенного характера ментальной жизни пациента.

         Сообщение в Барселоне об «Оператуарном мышлении» представляет концепцию  под другим углом. Здесь, атмосфера совсем иная. Мы имеем дело почти с магистральным представлением, которое, как будто бы, следует принципам изложения медицинского сообщения. Оператуарное мышление сначала представлено в своей положительной диагностике, а затем и в его клинических формах. Несколько виньеток поясняют симптоматическое описание. Во-вторых, авторы рассматривают несколько дифференциальных диагнозов, в первую очередь в экономическом плане, различая оператуарное мышление от первичного процесса и от вторичного процесса, и отличая его от мышления невротика, страдающего обсессивным неврозом. Наконец, в заключение, они предлагают патогенетическую гипотезу. Эта схема описательного, систематического изложения, контрастирует с живым, почти интуитивным характером комментария наблюдения г-на Жильбера К… Она указывает на более подчеркнутый уровень понятийной обработки. Однако здесь особенно видно первенство, данное экономической точке зрения по отношению к точке зрения динамической. До такой степени, что обдуманно или нет, концепт проективной редупликации не фигурирует в изложении: здесь он сведен лишь к своей дефиниции, без его названия. В конечном итоге, сообщение в Барселоне представляет оператуарное мышление по существу описательным и симптоматическим образом, ассоциированном с его экономической оценкой, в то время как в «Психосоматическом исследовании» оно представлено в качестве составляющего элемента оригинальной ментальной организации, в рамках которой фигурирует редупликативная система отношения. Как бы то ни было с этими ремарками, которые нацелены на то, чтобы снова поставить оператуарное мышление в рамки, более приближенные к клиническим данным, его семиологическое описание, сделанное П. Марти и М. де М’Юзаном, остается исключительного качества. Из этого описания мы должны запомнить, главным образом, два понятия. Первое – это то, что оператуарное мышление представлено нам  как моторное мышление. Второе – это то, что оно нам представлено, как мышление, неспособное сыграть свою роль интеграции влечений. Эти два уточнения оператуарного мышления довольно хорошо показывают, как мало функционального значения ему придают его авторы. 

         В заключение своих изысканий, авторы «Психосоматического исследования» как будто желают продвинуть в ранг парадигматической ментальной организации оператуарную организацию, хотя они ясно выражают, что она не покрывает весь ансамбль психических форм, вышедших из психосоматических исследований.

«Тем не менее, – пишут они,  – с риском  скотомизации 2 и использования определенного приема, возможно, стоит набросить нечто  вроде «популярного» описания этого персонажа, настолько  распространенного и еще так мало известного сегодня… это будет некоторым образом ‘словесный портрет психосоматического больного’».

2 - Скотомизация здесь: бессознательное удаление объекта из поля зрения (Прим. пер.)

И вот авторы перечисляют, резюмируя их, самые выдающиеся и самые значимые психические констелляции ментальной организации оператуарного пациента: отсутствие фантазматической свободы, разобщенность между различными психическими инстанциями, оператуарное мышление и проективная редупликация. Таким образом, мы обнаруживаем в этом обобщении все три точки зрения Фройдовской метапсихологии. Как мы увидим, нам надо будет интегрировать в данную совокупность еще одну психическую данную первостепенной важности, эссенциальную депрессию, чье научное представление произойдет лишь несколькими годами позже.

 

© 2012 Перевод Л. И. Фусу, А. И. Коротецкая. При цитировании ссылка на источник обязательна.

 

раздел "Книги"