Валерий Миллер. Проекции и контрперенос во взаимодействии пары архетипических родителей в работе с подростком.
Данная статья является попыткой осмысления того, как важно удерживать в работе с подростком из неполной семьи его архетипическую потребность в контакте с Архетипическим Отцом, и не сводить до редукции обостренные вопросы гендерной идентичности, рассматривая их только в социобиологической [9] плоскости. Центральной темой в работе с подростком 13 лет было достижение половой зрелости, что актуализировало агрессивные симптомы, с которыми клиент поступил на терапию.
На первой беседе с мамой моего будущего клиента я почувствовал в переносе желание возложить на меня отцовские функции и сознательно принял приписанную мне роль «замещающего родителя».
Мама моего будущего клиента воспитывала его в одиночку с самого рождения. Сейчас это уже часть нормы, когда в неполной семье мать, воспитывающая сына, должна обеспечить выход к архетипическим мужским содержаниям его психики. Как правило, проблема возникает там, где плохо интегрированный Анимус матери не может стать участником и без того сложного процесса маскулинизации Эго взрослеющего сына. Как правило, такие матери ждут от психолога трансляции «мужской» идеологии, необходимой для вступления во взрослую жизнь и гармоничного формирования маскулинной гендерной идентичности их сыновей.
Ее основные жалобы были связаны с нежеланием М. посещать школу, а если она настаивала, то не могла справиться с эмоциями, которые подросток не научился контролировать. Однажды в порыве гнева М. разбил вдребезги телевизор. Такое поведение в семье происходило на фоне сократившегося общения с приятелями во дворе, возникшими затруднениями в школе и отказом ее посещать. Аскетизм поведении - запрет на невинные физические потребности, такие, как прогулки во дворе, избегание любого общества, даже сверстников, стал формой психической защиты от активизирующихся в этом возрасте инстинктивных побуждений. Выбор такой зашиты непонятен современным матерям, несмотря на то, что подобный поведенческий паттерн описан в народной сказке «По щучьему велению» [10]:
«Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий - дурачок Емеля.
Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет.
Один раз братья уехали на базар, а бабы, невестки, давай посылать его:
- Сходи, Емеля, за водой.
А он им с печки:
- Неохота...»
Разница в том, что Емеля безопасно созерцал мир из окошка родительской избушки, а современные подростки делают это с экранов телевизоров или мониторов своих компьютеров. М., с одной стороны, понимал причины обращения к психологу, но, с другой стороны, это томное Емелино «неохота» очень быстро брало над ним верх, через 30 минут он чувствовал себя утомленным и переключался на монотонные доставания телефона из кармана брюк. Так проявлялось его сопротивление назревшему разделению сознательной и бессознательной систем, когда инстинктивная реактивность должна уступить местo контролируемым действиям. На первой сессии с М. было видно, как подросток решает непростую задачу для мужчины - интегрировать элементы бессознательной феминности. В неполной семье маскулинная идентичность подростка рождается в отрицании феминного, а не в непосредственном утверждении маскулинного [7]. Рассказывая о своей жизни на природе, в загородном доме на каникулах, М. смакует детали его естественной зависимости от этих щедрых объятий природы и многочисленных родственников и соседей, среди которых он тоже растворяется. Описания той «природной» жизни носят абсолютно уроборический характер: жизнь без запретов, сон без ограничения, вкусная еда за большим столом с посиделками.
И вдруг без очевидной причины подросток сообщает о принятом решении уходить из секции бокса. До сих пор драка была самой доступной возможностью для мальчишки доказывать свою мужскую состоятельность. Гораздо позже он включится во взрослые игры мужчин по накоплению богатства и защите своего рода, для чего научится зачинать детей. Наша работа только начинается, об установлении аналитического альянса говорить преждевременно, и мне не хочется становиться ему строгим батюшкой, объясняющим для чего нужны мальчишкам соревнования и спарринги. Так важно в самом начала аналитической работы не перевести его архетипическую потребность в контакте с Архетипическим Отцом, олицетворяющим волю к победе, в буквальную сферу гендерных ролей, с прописанным сводом обязанностей успешного мужчины. На этом этапе работы самым важным является установление доверия, а значит независимо от моей половой принадлежности гораздо актуальнее направить на пациента заботливую материнскую часть моей личности.
Психологические потребности ребенка удовлетворяются при условии уравновешенного взаимодействия архетипических энергий родительской архетипической пары. И если я приглашаюсь в неполную семью, в которой «отец с братьями уехали на базар», для установления архетипической связи с отцом, но работаю на архетипической материнской энергии, то не предопределен ли в таком случае контрпереносный конфликт конкуренции с матерью ребенка? В данной статье, подробно останавливаясь на контрпереносных реакциях, я пытаюсь ответить на вопрос, как умноженная аналитиком архетипическая материнская энергия влияет на весь аналитический процесс и психику подростка, у которого в задачах развития актуально «отделение от своей родной, незаменимой, заботливой матери, и встать на путь испытаний, совершенно не похожий на пройденный ею, где уже нельзя воспользоваться ни материнским опытом, ни советом» [6].
Активизация Эго-комплекса подростка связана с маскулинизацией Эго и будет выражаться в его воинственности и усиленных попытках отражать нападки. Это часть пути, которую предстоит пройти Емеле, чтобы он смог сказать батюшке-царю: «Захочу - все твое царство пожгу и разорю». Но в неполной семье в диалог от имени отсутствующего отца придется включиться матери подростка, принимая на себя соответствующие отцовские проекции. Таким образом, выход из бессознательного несет с собой новую проблему - «когда Эго-комплексу удастся вырвать энергию от одного из двух инстинктов жизни, связанных с самосохранением и воспроизведением, и присвоить ее. Эго идентифицируется с ней, и появляется комплекс власти» [12]. Насколько матери, которые отправляют к аналитическому психологу своих подрастающих сыновей, готовы к ужесточению коммуникации с сыновьям? Насколько мы, аналитические психологи, готовы в таких работах к переносу материнской агрессии на нас? Ведь становясь «замещенным родителем», в параллели мы заполним место и отсутствующего супруга, а все невысказанные претензии оставленных жен достанутся нам.
Замеченная мной попытка М. в рассказе вынырнуть из «магического круга уробороса» отражает его стремление освободиться от симбиотического состояния, при котором его жизнью управляет что-то более обширное и охватывающее. И значит, встреча с архетипическим отцом возможна уже на первой аналитической сессии? Моя ремарка о том, что я замечаю, как М. трудно говорить о том, что по-настоящему его волнует, проникла в него. Для него это стало узаконенным местом внутри психики, где можно хранить что-то свое, иное, отличное от удушающего материнского тоталитаризма. Это новая сила, необходимая инфантильному Эго для расставания с наивной очарованностью миром. Не сформировав этого места в психике, рано говорить о метафорах кулачных боев, в которых закладываются различные стратегии победы и проживания потери собственного престижа для будущей социальной жизни. Преждевременно озвученная интерпретация ухода из секции бокса как поражения мужской гордости стала бы крамолой и еще больше бы уязвила бы эту самую мужскую гордость.
К третьей сессии М. устроился на работу. У него появилась форменная одежда и другие атрибуты «серьезной работы», которые должны демонстрировать его серьезные намерения. Он сам нашел эту работу, и она ему нравится. В наши дни, когда общество требует успеха и компетентности в каждодневных делах, индивидуальная психика, спонтанно связанная с коллективным бессознательным, хранящим ритуалы перехода и трансформации, самостоятельно находит проходы через «демаркационные линии, перешагнув через которые юноша становится мужчиной» [5]. Цена этих спонтанных решений - повышенная возбудимость, деструктивность в отношении себя и окружающих, необъяснимая смена настроений, одним словом, все то, на что жаловалась мама моего клиента. При отсутствии ритуализации перехода из инертного состояния Эго в активное, порог и сам переход размыты, определяются внешними наблюдениями и нуждаются в постоянном подтверждении. Подросток в такой период «перехода» кажется навязчивым, надоедливым или «упертым». На одной из последующих сессий М. почти выкрикивает:
- Иногда она меня просто не слышит! Обижаюсь на это… по-разному… агрессивно и спокойно, а она меня ругает...
- За что тебя ругает мама?
- За упертость…
В тот период у меня состоялся телефонный разговор с родительницей, которая напитала мои нарастающие неосознаваемые чувства. Работая «замещающим родителем», я встретился с тремя абсолютно различными контрпереносными реакциями:
1. Контрперенос, который вызывал непосредственно клиент - подросток.
2. Контрперенос, вызываемый мамой клиента.
3. Контрперенос, который явился результатом взаимодействия моих собственных внутренних объектов (интернализованные родительские фигуры, архетип «внутреннего ребенка», мои собственные неосуществленные фантазии, которые я так или иначе компенсирую).
Речь женщины была пропитана недовольством, так как «все заметили грубость М.», выражающуюся в том, что теперь он мог не отвечать, на вопросы, если не хотел. Я объяснил, что это пробы своей границы, что это необходимый период экспериментов со своей личной зоной независимости и защищенности, так как до сих пор парень мог защи щать себя только агрессивным отреагированием.
Выслушав меня, мать продолжала демонстрировать крайнее недовольство, ведь «сын не ходит на работу, говорит ей неправду, что-то скрывает, что-то прячет в своем рюкзаке». Ее захваченность негативным полюсом была еще одной иллюстрацией того фона, на котором реализуется онтогенетическая задача формирования Эго подростка, а именно, через скольжение Архетипа Матери от его положительного полюса к отрицательному: заботливая -> убаюкивающая -> обволакивающая -> удушающая -> пожирающая.
В силу перепутавшихся проективных идентификаций она не могла обеспечить контакт с такими проявлениями Архетипа Великой Матери, как Заступница, Покровительница, Утолительница всех печалей. Моей терапевтической задачей в тот момент было направление заботливой материнской части моей личности на М., так как контакт с питающей и защищающей стороной материнского архетипа необходим ему, чтобы научиться более эффективно и умело конфронтировать с негативной фрустрирующей матерью.
Материнский архетип фрагментировался, и если я на данном этапе скорее Заступница, то роль Злой Ведьмы будет достраиваться матерью подростка. «Черт в юбке», «чертова бабушка» - такие эпитеты Великой Матери в ближайшее время затопят психику подростка, в меня тяготят уже сейчас, поэтому предлагаю М. поговорить о секретах, обслуживая запрос его матери:
— Ты ведешь какие-то записи?
— Да, но это не то, там ничего запретного, — демонстрирует, что он не готов раскрывать мне свои секреты.
Не давлю на М, подтверждая его право па секреты, а рассказываю свою историю из детства, когда зимой в снежных пещерах с другом мы нашли фотограФии запрещенного содержания. Было и интересно, и страшно, но самое необычное бьшо в том, что мы впервые осознали. что у нас совершенно нет места, в которое бы мы могли их перепрятать так, чтоб не смогли найти наши родители. Эти картинки надо было носить с собой, но даже это не гарантировало, что кто-то нз взрослых не найдет их. В общем, это бьпо прозрение, что у детей нет своей ~ независимой от взрослых территории,
Для М. моя личная история звучит метафорой, распаковывающей его печаль, он с облегчением сообщает, что из-за этого же часто бывает невменяемый и агрессивный.
- А что бы ты хотел сообщить маме своей агрессией?
- Попросил бы, чтоб не перебивала, чтобы не называла меня придурком, когда ругается... Ведь я в приступе ярости тоже начинаю говорить ей плохие слова. Когда разбил телевизор, не контролировал себя, был как бык перед тряпкой. - Затихает, потому что проговорился. Я до сих пор не давал ему понять, что знаю о той истории.
Впервые перебирает игрушки на полке, делает это виновато. Берет скелет.
- У меня ощущение, что ты дома, как на войне? - я как будто предсказывал все его последующие игры в песочнице с военной техникой и солдатами.
- Да, бывает.
- Кто-то на твоей стороне выступает?
- Никого. Я один в поле воин, но не в этом дело, я хоть и один, но воин. - Передает мне скелет, как знак того, что умертвить его не просто. Или как послание с надеждой на прекращение войны?
- Хочу, чтобы она как-то меня слышала. Не перебивала меня словами, что я не прав.
На следующую сессию М. впервые опоздал. Тогда я еще не придал значения тому, что знал из литературы о прямом или косвенном влиянии родителей на процесс терапии. Если родители чувствуют, что задето их самолюбие, что в процессе терапии выявляются их неадекватные чувства, что над ними нависла угроза потерять сложившийся в семье статус-кво, они интенсивно на это реагируют. Они могут отказываться поддерживать терапию, прерывать ее, критиковать работу терапевта или неосознанно вызывать у ребенка комплекс вины. Все это создает благоприятную атмосферу для развития тяжелых реакций контр-переноса. Материнский перенос в отношении терапевта может проявляться особенно сильно и сопровождаться чувствами неадекватности, ревности или зависти. Родители, особенно невнимательные к своим детям или не удовлетворяющие потребности своих детей, подвергают испытанию чувства терапевта, и он может с легкостью принимать установки и решения под влиянием своего контрпереноса [1].
До сих пор М. не допускал опозданий, а с этой сессии начнется отсчет многочисленным в дальнейшем нарушениям сеттинга: отмененные сессии по внезапному звонку, так как «мама забыла оставить деньги не только за терапию, но и на дорогу», а в дальнейшем последуют пропуски даже без предупредительного звонка. Несмотря на первую сессию, когда мы обсудили все условия, я ни разу не настоял на выполнении договоренности об оплате пропущенных сессий. Я полагал, что М. для меня в особенном статусе, «сыновьем», что таким образом я обеспечиваю М. контакт с позитивной питающей и защищающей стороной материнского архетипа, не заметив, как впал в конкуренцию с его реальной матерью и не забочусь о той самой новой зоне архетипического отца, обозначившейся уже на первой сессии.
М. рассказывает, что повздорил с мамой, крикнув ей: «Кто сказал, что я не имею прав на свои секреты?» Это было эффектом невмешательства на прошлой сессии, когда я не стал принуждать М. говорить о его тайнах, а рассказал о своем детском прозрении, что подростку тоже нужна его личная территория. Но то, как ответила мама моего клиента, не могло меня не возмутить: «Раз я сказала никаких секретов, значит так и должно быть». Архетипическое влияние Злой Колдуньи нарастало, было ли это сигналом для того, чтобы я снижал «материнские» интервенции и приступал к активизации архетипа отца, тогда мне было не понятным. Я оказался захваченным конкурентным влиянием на подростка, а энергии, необходимой для усиления Эго-функций подростка, стило не хватать. Через некоторое время разговор зашел о проблемах на работе, из-за которых М. решил перестать работать.
- Это похоже на школу... Чтобы не разбираться с трудностями, можно сбежать от них... Остается ложное ощущение, что победил трудности... А еще это похоже на твое решение уйти из секции бокса.
Этот комментарий задел его, т.к. впервые М. потянулся к песку. До этого он говорил, что не маленький, чтоб играть с игрушками в песок.
- Ты раньше стеснялся играть в песочнице...
- Если бы теперь спросили, что я делаю в песке, то сказал бы, что я детство потерял...
- Грустно покидать детство?
- Можно и так сказать...
- Не понимаешь, зачем вырастать?
- Можно и так сказать...
В начале следующей сессии М. воодушевленно сообщил, что рассказал маме о своей тайне. Протянул мне причину своего длительного разлада с мамой, это дорогостоящая компьютерная игра. Возбужденно рассказывает о ней, демонстрируя возможности, незаметно проговорив очередную тайну:
- Ну, у меня есть, конечно, страх. Например, быть пойманным в определенный момент при определенных обстоятельствах… Нет, не милицией, не ФСБ…
- Ты сейчас имеешь в виду что-то конкретное, что ты делаешь, и тебя могут внезапно застать при этом?
- Я не могу пока говорить об этом...
Думаю, что М. мог иметь в виду мастурбацию, так как в этом возрасте повышенные генитальные устремления рано или поздно находят выражение в мастурбационной активности. Страхи и чувство вины, изначально связанные с эдиповыми фантазиями, перемещаются к мастурбации. Юноши иногда реагируют на эти страхи и чувство вины,
принимая сторону влечений и вступая в борьбу с тревогой и родителями [3]. Разбитый телевизор в данном контексте выглядит иллюстрацией к тому, что Анна Фройд назвала «бунтом незаторможенного удовлетворения инстинктов».
Уже начался учебный год, М. ходит в школу, но выглядит изможденным и грустным, наполняя сессии шквалом претензий к школе - плохо кормят, плохо составлено расписание, плохие правила, плохие одноклассники. Но это уже не Емелино сопротивление с вялыми «неохота». Либидо активированного бессознательного теперь используется для построения и расширения системы сознательного. Грусть и меланхолия в этом периоде сопровождают подавление индивидуально значимых черт и потенциальных возможностей подростка, которые он начинает сдерживать в пользу тех черт, которые представляются желанными для коллектива. А «развитие и совершенствование сознания, которых требует коллектив, в некотором смысле является одновременно и процессом отсечения корней» [8]. Внутренняя привязка к инстинктам заменяется сосредоточенностью вокруг иного центра, центра личной независимости, который начал наполняться с первых аналитических сессий, а теперь проявляется через эгоцентризм, болезненно реагирующий на нарушение границ. В школе череда конфликтов с какой-то компанией разрешается впервые мирным путем – М. сам подошел к ним и сказал, что «если не перестанут его доставать, то он врежет каждому по отдельности». Этот путь укрепления Эго-функции не обойдется в ближайшем будущем без нарушений и заболеваний, связанных с развитием. А сейчас М. уже не тараторит пулеметной очередью слова, как раньше, не защищается навязчивыми движениями и играми с телефоном. На сессиях задумчив, перебирает солдатиков или большую часть времени просто просеивает песок сквозь пальцы.
В тот период я ощущал очень явную собственную печаль, будто это мои интервенции делают его взрослее. В такие моменты я взаимодействовал с моим архетипом «внутреннего ребенка», с моими собственными неосуществленными фантазиями, и я был готов в том контрпереносе согласиться с М., что взрослеть - это скучно.
На одной из последующих сессий я сказал, что знаю из телефонного разговора с мамой о намерениях классного руководителя перевести М. на домашнее обучение. М. отреагировал с неожидаемой повышенной эмоциональностью: «У нее это не получится!» Так выглядела защита его собственных границ. Однако я напоминаю, что М. ушел из секции бокса, когда «там стало скучно», и про то, как он оставил летнюю работу. Предлагаю ему самому определить, хватит ли ему сил, чтобы справиться с напряжением из-за сложностей в обучении. Спрашиваю, может быть есть какие-либо достижения в жизни М., про что он может думать, что у него это получилось? Не может вспомнить ничего, подавлен этим.
Ловлю себя на ощущении, что участвую в навязчивом преследовании подростка за плохую успеваемость. Вспоминаю интонацию претензии, с которой говорила по телефону мама М., и понимаю, что эта педагогическая интервенция сейчас сделана мной в угоду ей, а значит, я продолжаю находиться в проективной идентификации с ее мужем, который должен быть ответственным за все плохое, происходящее в этой семье. Замечаю, как плохо интегрированные аспекты моей собственной жизни, начинают пробуждаться в этой работе, но одновременно это же помогает мне продвинуться в понимании того, как мама М. эксплуатирует этот фактор, что «во всем виноват муж», не беря своей собственной ответственности за происходящее с сыном.
Пытаюсь найти что-то поддерживающее для М., вселить в него веру, предлагаю посмотреть как на достижение на ситуацию, когда он сказал своим обидчикам, что если те будут задираться, он им врежет. Предлагаю подумать о том, что проблемы с успеваемостью похожим образом требуют его собранности и его самообладания, решительности:
- Вообще-то тренировкой терпения, собранности и решительности занимаются отцы. Сейчас это приходится делать мне. Твоей маме трудно быть одновременно и прощающей тебя и требующей собранности и дисциплины...
Я помню, как я злился на себя за эти слова, потому что уловил, как вступил в скрытую коммуникацию между мной и матерью М., мне казалось, что я начал ей передавать подсознательные сообщения через моего клиента. Я слишком идентифицировался с отсутствующим отцом клиента, я чувствовал то, что может чувствовать мужчина, оставляющий семью. Я заметил свое желание выяснить отношения с ней, которое накапливалось после телефонных разговоров с ней, полных претензий ко мне. Меня переполняли встречные претензии к этой женщине - почему она звонит мне только когда хочет отругать за плохую успеваемость, почему она не замечает позитивных изменений в сыне, а ведь у него пропали навязчивые стереотипические движения, его речь стала понятливее, он вернулся в школу и держится изо всех сил против напора классной руководительницы, желающей перевести его на домашнее обучение?
Со следующей сессии тема подростковой сексуальности стала основной в нашей работе. М. впервые принес раскладывающийся при взмахе руки нож. Он увлеченно выкидывал и выкидывал передо мной лезвие ножа, для чего было необходимо компульсивно выпрямлять и сгибать руку. Мне было неловко, т.к в этом компульсивном действии было что-то угрожающее, но не для моей жизни. Когда я осознал, что эти движения руки идентичны движению руки при мастурбации, я понял, что угрозу я почувствовал для моего статуса - как если бы при мне в кабинете мастурбировал мой клиент. На этот раз я воздержался от озвучивания интерпретации, было достаточно того, что она помогла мне самому восстановить свое спокойствие. Да и война в песочнице сегодня была вялой, руководитель действа явно снял напряжение другим способом. В завершение М. сообщил, что он не такой как все, он увлекся некромантией.
С одной стороны, эта сессия была для меня не только «опасной», а с другой она показала, как М., переполненный возрождающимися побуждениями, пытался управлять ими, а значит противостоять натиску инстинктов. Дальнейшее продвижение вперед, для освобождения от непреодолимых влечений инстинктов и последующего развития, потребует усовершенствования Эго и расширения его власти. Это будут попытки обуздать еще одну табуированную тему - тему смерти, через маргинальную эстетику некромантии'. Достижение половой зрелости подняло в нем волну беспокойства не только в сексуальной сфере, но и в области социального поведения, выражавшееся в тайных походах на кладбище. Все последующие сессии демонстрировали, как М. стал прятать свае милое мальчишество за эстетику анархистов.
За время между сессиями М. исполнилось 14 лет, что-то произошло в его сознании, это отразилось на его поведении. Он резко хватался за игрушки, но стеснялся этого жеста и смирно садился в кресло. По-взрослому рассуждал о предстоящем ремонте в его комнате, как о возможности проявить то, что внутри его. Не выдержал, начал перебирать игрушки, выбрал Бабу Ягу, а вслух сообщил, что его жизнь стала скучной.
' В строгом смысле, некромантия, (греч). - вид гадания, вызывание теней умерших с целью вопросить их о будущем, чем мой клиент не занимался, здесь я использую его терминологию для обозначения интереса к мистике, тайным знакам и знаниям.
Потом нашел паучиху и положил ее на стол со словами «просто так». Это были символы разрушительного аспекта архетипа Великой Матери, а значит «на заднем плане все еще действует уроборос» [8], Эго еще не отвоевало независимость от бессознательного.
Из-за финансовых трудностей сделали перерыв на месяц. Я не нашел почвы для возражений, т.к. деньги, предназначенные для терапии, были распределены между репетиторами. В школе стали обсуждать вопрос перевода М. на домашнее обучение. Мне эта ситуация показалась похожей на заговор классного руководителя, которой было неудобно терпеть ученика, требующего внимания, но не способного платить за повышенное внимание хорошей успеваемостью. Я пытался склонить маму М. на свою сторону и попросил ее не выстраивать общение с сыном только вокруг школьных тем, найти что-то, что бы она могла с ним обсуждать помимо успеваемости. Она была раздражена оттого, что я не подсказал ей эти темы, а попросил самой разобраться, что интересует ее сына.
После перерыва М. сообщил, что соскучился и что записался в секцию скалолазания и его уже перевели на продвинутый уровень. Про школу ничего рассказывать не хочет. На вопрос, как обстоит дело с его переводом на специальный режим, сообщает:
- Это я раньше был непослушным и агрессивным, теперь ничего такого нет. В классе все от меня отстали. Скучно…
- Теперь тебе самому скучно без тех сцен, что ты устраивал? Раньше все прикалывались над тобой, а тебе самому было от этого весело?
- Да, наверное.
То, что М. называл скукой, я ощущал как печаль. То, что стало известно на следующей сессии, отчасти объяснило, что на уровне чувств я правильно заметил на последних встречах довольно интенсивное присутствие печали, не отвечающее моей оценке событий аналитической ситуации.
Случилось трагическое событие - на глазах моего клиента умерла его бабушка, о которой он никогда не рассказывал мне.
- Мама убита. Мне не хочется об этом говорить.
Просто молчать было трудно, и я попросил его порисовать. На рисунке М. изобразил в домике три человеческие фигурки, одна из которых на кровати, а рядом стоит взрослая, держит за руку ребенка. М. назвал это «Отхождение души на Небеса». Следующую сессию М. пропустил, и это могло быть следствием моего эмоционального беспокойства, из-за которого я был не в состоянии озвучить должным образом значимые для моего клиента процессы. А когда сессии продолжились, я узнал о кошмаре, который стал регулярно снится М.: «Ночью в нашей квартире чувствую потустороннюю силу и чье-то присутствие. Захожу в комнату бабушки, а на ее кровати лежит платок. Под ним вырастает фигура человека - это оказывается моя бабушка и недобро так говорит: «Милый, подойди сюда, сядь рядом со мной». А мне страшно, здесь точно какой-то подвох, только сядь. «Мало ли демонов на земле», - думаю я, а она резко бросается на меня». Сон выглядит, как месть Великой Матери, когда, по словам Юнга, «тень Мадонны переносится в ад, где и ведет ничтожное существование в качестве чертовой бабушки». В трагические моменты жизни неокрепшее Эго подавляется скрытыми силами, что происходило в тот момент с М. Его мысли начали затапливать рассуждения о предстоящем конце света 2012 года, что иллюстрировало слова Юнга о растущем страхе, окружающем человека, уклоняющегося от адаптации к реальности:
«Страх перед жизнью является не просто воображаемым пугалом, а совершенно реальной тревогой, которая кажется диспропорциональной только потому, что ее реальный источник находится в бессознательном и поэтому спроецирован: юная, растущая часть личности, если ее отгораживать от жизни или контролировать, порождает страх и превращается в страх. Страх кажется идущим от матери, но на самом деле это смертельный страх инстинктивного, бессознательного внутреннего существа, отрезанного от жизни вследствие постоянного избегания реальности. Если мать ощущается как препятствие, она становится мнимым преследователем. Естественно, это не реальная мать, хотя она также может серьезно навредить своему ребенку патологической заботой, которой она преследует его при вступлении во взрослую жизнь, тем самым поддерживая его инфантильную установку дольше, чем следует» (цит. по: 4). Я вспомнил, как на первой встрече с мамой та ошиблась в возрасте сына, уменьшив его на два года.
Я не торопился с интерпретацией, но на следующей сессии рассказал о «потусторонних силах» в женском обличье - Бабе Яге, злой колдунье, мачехе, ведьме, которые делают все против воли ребенка. М. охотно согласился, расслабился и даже засмеялся. Интерпретация была успешной, М. сразу поменял тему - рассказал, что самые красивые одноклассницы стесняются ходить в бассейн. В дальнейшей работе мы еще возвращались к теме смерти, когда М. как бы случайно проговорился о там, что все свободное время проводит на кладбище. И сразу признался, что имитировал оговорку, потому что не был уверен, что на эту тему может говорить хоть с кем-то. Это был его способ справиться с уходом бабушки. Великая Мать стала для подростка неверной и несущей смерть, он искал собственные решения, а значит, боролся за самосознание. «Рост самосознания и укрепление мужественности отодвигают образ Великой Матери на задний план; патриархальное общество раскалывает его, и в сознании сохраняется только картина доброй Матери, ее ужасный аспект переносится в бессознательное» [8].
В нашей работе произошел явный перелом в осознавании тех процессов, которые захватили М. Психика создала в сновидении образ Ужасной Матери, которая внушала ужас и с помощью угроз и запугивания ставила запрет на сексуальность. Распаковав архетип образом «чертовой бабушки», либидо с удовольствием развернулось в сторону полуобнаженных девочек в бассейне.
С порога сообщил «Самое большое наказание для меня - рассказать то, чего я не хочу рассказывать». Предлагаю посмотреть на ситуацию, о которой трудно говорить, с помощью фигурок: «Любой объект может выразить то, что трудно сказать словами».
- Я понимаю. - Попробовал найти что-то подходящее. - Я не нахожу здесь чего-то эдакого, особенного...
- Смотри внимательно, неужели не находишь ничего такого же особенного, как ты?
Засопел, продолжил искать и одновременно рассказал:
- Некоторым нравятся мои шутки, некоторые ржут, чтобы затянуть паузу...
- Расскажи мне какую-нибудь свою шутку, иначе мне трудно представить ситуации, про которые ты говоришь.
- Они полупошлые.
- Я могу хранить тайны.
Неразборчиво, «с кашей во рту», которой давно уже не было, рассказал о школьных «пошлых» шутках. Мои комментарии, что эти темы повсеместно используются в рекламе, утонули в невообразимом грохоте игрушек, который устроил М., чтобы не слышать меня. Следующий мой комментарий после его пересказа другой истории на сексуальную тему опять заглушился грохотом. Все стихло на моих словах о смущении, вызываемом правильными словами из учебника, которыми называют гениталии.
- Да, они слишком учебниковые.
- Все знают ругательные названия, а разрешенные названия слишком «учебниковые», поэтому трудности и возникают, когда надо поговорить об этом. А трудности легче пережить смеясь и шутя на эти темы.
М. достал из кучи, которую накидал как малолетка, палку-пищалку с пятерней на конце, которая от движения издает звуки, и несколько раз подвигал ею на уровне бедер, чтобы она издала пищащие звуки. Я напомнил М., что я просил его найти любой объект, который мог бы выразить то, о чем трудно сказать словами, и интерпретировал:
- Похоже на говорящий пенис?
- Фу, но это же женская рука, у нее накрашены ногти, - сказал он почти с отвращением.
Покопавшись в игрушках, М. нашел овальный расплющенный кусок свинца размером с ладошку и вспомнил про урок о сексуальном воспитании в школе: «Нам сказали, что мужчины более эмоциональны, чем женщины...». Пронзительные звуки, которые издавал абсолютно фаллический атрибут, палка-пищалка, мог бы иллюстрировать тезис учителя, что овальный кусок металла по форме напоминающий вагину, действительно не подает признаков эмоциональности.
М. вспомнил о самом развитом во всех смыслах однокласснике, который постоянно громко шутит на темы секса. Конфронтирую словами, что мне понятно, когда подростки привлекают внимание к теме, которая их интересует. Ситуацию нашей сегодняшней сессии использую в подкрепление, когда предметы помогают говорить о сложных темах.
- Мы с пацанами иногда тоже обсуждаем эти темы.
- Пацаны пытаются выставить себя более опытными, более знающими? В таком возрасте трудно понять - они врут или говорят правду про эти темы. - Я заранее нормализовал беспокойство М., который погрузился в задумчивое перебирание игрушек, уже без шума, которым он заглушал свой стыд при непростых для него темах. Пока М. перебирал игрушки, будто искал что-то конкретное, я размышлял, что его долгое молчание похоже на самостоятельную проработку заявленной темы. Может быть, я не дал ему высказать собственное беспокойство, поспешил нормализовать то, что не проговорено, но требует своего выхода.
М. с облегчением достал фигурки чудовищ, у которых не хватало каких-либо частей, после чего вздохнул с облегчением, как если бы с ним случился инсайт. Он спроецировал свое состояние на эти фигурки, буквально показавшие, что ему тоже чего-то не достает. Помогаю ему интерпретацией:
- Говорить на запретные темы, значит становиться таким чудовищем? А не знать, как говорить на запретные темы, это значит быть чудовищем без головы?... У тебя есть возможности оставаться с головой и говорить.
- Я всегда был чудовищем... Я раньше вопил все время... Теперь нет. М. нашел в коробке несколько отсутствующих у чудовищ деталей, а я прокомментировал:
- Динозавр не мог кричать, пока был без головы, теперь у него есть голова.
- Только у одного. Им всем чего-то не хватает. - Сказал и погрузился в долгое молчание, пока снова не взял меч, чтобы протыкать песок.
- Ты сегодня без ножей? Но они тебе нужны, раз ты заменил их пластмассовым мечом? Иногда мужчина, вместо того, чтобы схватиться за свой пенис, хватается за нож.
- Да, да, именно. - Улыбнулся с благодарностью и продолжил. - Мне любопытно, как они все втыкаются. Но у нас кончилось время.
Очевидно, что М. говорил о самом таинственном для мальчика-подростка - как пользоваться появившимся в его возрасте новым оружием, его сексуальностью. Щука была поймана, и теперь будет выполнять все, что ни пожелает ее обладатель: «Запомни мои слова когда что тебе захочется - скажи только “По щучьему веленью, по моему хотенью“».
Мужской принцип, или «мое хотенье», уже достаточно силен, чтобы достичь осознания себя. Эго-сознание приобретает способность действовать самостоятельно, хотя сама мысль о совокуплении в тот момент активировала боязнь кастрации, проявившейся в песочнице в виде чудовищ, которым «всем чего-то не хватает».
М. стал выглядеть старше. Развитие мужского самосознания явилось как причиной, так и результатом открытия самого себя. В школе притихли по поводу его отчисления, хотя ему трудно исправить все отметки. Рассказывая об этом, часто повторяет, что ему скучно.
- Что ты хочешь сказать, когда говоришь, что тебе скучно?
- Чувствую надвигающуюся угрозу. Чувство надвигающейся катастрофы никуда не девается, не понятно, зачем тогда что-то делать, учиться.
- Скучно ждать что-то ужасное, а оно все не приходит и не приходит? Это причина твоей скуки последних месяцев - ты отложил все свои дела, свои интересы, и просто ждешь, когда придет катастрофа?
Окружающий мир создал своего представителя во внутренней психической жизни М.: реальный страх. Этот страх усиливался от напора влечений, крепко связывался фантастическими страхами, и при этом связь реального страха с действительностью может быть весьма слабой. На пространстве между выраженностью напора влечений и силой реального страха разыгрывался внутренний конфликт ребенка, и как попытка разрешения конфликта на поверхность выступали невротические симптомы [11].
М. долго молчал, я не понимал, проживал ли он инсайт или, наоборот, его задел мой комментарий? Но через какое-то время, он начал говорить об абсолютно конкретных событиях. Признался, как на Новый год на даче угощал соседских пацанов спиртным, купленным на деньги, подаренные ко дню рождения и отложенные на покупку нового телефона и других необходимых ему вещей. Это прозвучало, как возвращение из состояния отложенной жизни к тому моменту, когда он впал в ожидание катастрофы. Мой комментарий разморозил его, потому что через месяц незапланированных пропусков, на сессии, которая оказалась последней, М. предъявил признаки возвращения к активной жизни. Он воодушевленно рассказал, что друг пообещал познакомить его с девушкой, что он собирается на свидание.
- А еще я закончил ходить на кладбище.
- Живые стали интересовать тебя больше мертвых?
- Да, и в классе все наладилось. Все ржут над моими шутками, даже просят сводить на кладбище.
Помолчав немного, произнес:
- Возможно, я стал бояться, т.к. взялся за учебу. Раньше на уроках ничего не писал, теперь стал. По литературе получил «пять».
На той сессии он хвалился очередным ножом, который был копией боевого ножа. Он был готов к своему новому испытанию. За долгие месяцы он впервые не стал играть в песочнице.
Я рассматривал его - он действительно стал выглядеть старше и отношение к его подростковой жизни тоже изменилось. «По щучьему веленью» подросток стал «добрым молодцем и писаным красавцем»
Развитие Эго-функции помогло справиться с Емелиной инертностью, что продвинуло М. в его возможностях контролировать эмоционально неустойчивые ситуации в отношениях со сверстниками, возобновило интерес к школе, а насмешки одноклассников превратило в поддерживающие отношения. Он прошел не только через освобождение от уроборического слияния с Великой Матерью, но и вступил в тот этап маскулинизации Эго, когда мужская враждебность меняется на мужскую дружбу. Архаичная мать становится несущественной, благодаря доступности нового источника нарциссической поддержки и направленного на объект удовлетворения, - а именно благодаря тому, что отец принимается как объект любви. У этой, обычно быстро проходящей стадии есть важные последствия, т к. только после ее разрешения мальчик может достичь мужской идентификации и окончательно структурировать свой Эго-идеал [2].
Эго стало не только более независимым от окружения, но также отказалось от магического мышления, отраженного в увлечении некромантией, которое давало ощущение всемогущества перед лицом тестирования реальности.
Тогда я не предполагал, что это была наша последняя встреча. Я с интервалами звонил ему дважды, и мы говорили, что он обязательно придет еще ко мне, что ему надо так много рассказать мне. Любопытно, что после этого еще в течение двух месяцев с его мобильного проходили звонки на мой телефон. Я поднимал трубку и слушал шорох и глухие голоса и смех его и его друзей, было понятно, что телефон делает работу за моего нерадивого клиента. Голоса были миролюбивы и беззаботны, это успокаивало меня - наверное, я помог М. достичь того, что позволило ему оставить зависимость сначала от матери, теперь от терапевта. Как и его мать, я ощущал ту же трудность - позволить уйти подростку в свою самостоятельную жизнь. Чем дольше продолжается терапия, тем больше роль, которую мы, терапевты, играем в реальной жизни ребенка, не только в его фантазийном мире переноса. Конечно, я чувствовал себя подавленным, так как у меня отняли что-то, с чем я не успел попрощаться. Я ощущал недостаточность моего присутствия в качестве надличностного архетипического отца, что сделало меня «братом Великой Матери», с которым крепнущее Эго подростка расправилось как с ближайшим родственником архетипической матери. Я не был готов к сепарации, так как не ощутил сполна свое влияние в качестве архетипического отца, а посему не воспринимал разрыв как неминуемое в терапии «убийство отца», без которого невозможно никакое развитие сознания и личности.
После большого перерыва я позвонил матери М. и поинтересовался, как она замечает перемены в сыне. И поначалу ее рассказ был похож на серию очередных претензий, которые уже не «включали» меня, а постепенно он перешел в спокойное повествование, как сын незаметно повзрослел и постепенно избавился от «дури с этими его ножами, наигрался и раздарил, все до одного».
Я хочу верить, что после десяти месяцев нашей работы М. умело примет свои независимые функции и будет в состоянии приспосабливаться к широкому набору внешних реальностей. Что он определил границы и воздержится теперь от их тестирования (особенно такими методами, как разбивание телевизора) и не будет запутан всем этим. Такие ценности, которые несет с собой развитие Эго, как самоуважение, честолюбие, выражающееся в желании хорошо выполнить работу, преуспеть в жизни, помогут ему завершать свои начинания.
выпускник обучающей программы Московской ассоциации аналитической психологии (МААП)
«Теория и практика детского психоанализа и аналитической психологии».
Библиография и источники
1. Анастасопулос Д., Циантис Дж., в сб.«Контрперенос в психоаналитической психотерапии детей и подростков». М.: Когито-Центр, 2005.
2. Блос П. Психоанализ подросткового возраста. М.: ИОИ, 2010.
3. Блюм Дж. Психоаналитические теории личности, М.: Академический проект, 2009
4. Вудман М.«Сова была раньше дочкой пекаря».М.: Когито-центр, 2009
5. Гилмор Дэвид Д. Становление мужественности: культурные концепты маскулинности. М.: Росспэн, 2005.
6. Джонсон Р.А., Он. Глубинные аспекты мужской психики. М.: Когито-Центр, 2005.
7. Киммел М. Маскулинность как гомофобия: страх, стыд и молчание в конструировании гендерной идентичности, журнал «Гендерные исследования», №14, 2006.
8. Нойман Э. Происхождение и развитие сознания. М.: Рефл-бук, 1998.
9. Парис Дж. Мудрость психики: глубинная психология после наук о мозге. - Перевод на сайте МААП с: G. Paris «Wisdom of the Psyche; Depth psychology after neuroscience», London: Routledge, 2007.
10. По щучьему велению: Русские народные сказки. Дрофа Плюс, 2004.
11. Фройд А. Эго и механизмы психической зашиты. М.: АСТ, 2008.
12. Хардинг М.Э. Психическая энергия. М.: Рефл-бук, 2002.
13. Эра контрпереноса: антология психоаналитических исследований. М.: Академический проект, 2005.
Раздел "Статьи"