Габриеэле Паскуале. Место чувства юмора во время сеансов.
Габриеэле Паскуале, психиатр, тренинг-аналитик IPA, Итальянского психоаналитического общества, преподаватель Тренингового института итальянского психоаналитического общества, Восточно-европейского института психоанализа и Университета Генуи, Рим
В короткой статье о юморе З. Фройд пишет: «Чувство юмора Не у всех есть не у всехспособность к чувству юмора. Это редкий и прекрасный (ценный) дар, который отсутствуети у многих людей, обделенные также нет даже способностьюи испытывать удовольствие от смешного, показываемого им». Многие аналитики, помимо Фройда, писавшие о юморе, как и и те, кто лишь упоминал о нем в своих работах, в один голос соглашаются с тем, что юмор обладает огромной ценностью. Некоторые даже считают, что юмор - это одно из качеств, которым должен обладать каждый аналитик.
Статьи о юморе встречаются довольно редко можно встретишь встретить статьи о юморе, сам юмор, этот «редкий и прекрасный дар», скромно (застенчиво) прячут: в этих редких статьях непривычнои особенно непривычно найти клинический материал, показывающий, как пациент использует юмор. Я не смог найти примеров использования юмора, за исключением статьи Рона Бейкера. Тем не менее, наш клинический подход сильно очень отличается от описываемого много лет назад П. Хайманн [Heimann] в ее статье “О контрпереносе”: “Многие кандидаты боятся и испытывают чувство вины, когда у них начинают возникать осознавать чувства к своим пациентам, и поэтому стараются избегать любых эмоциональных реакций и стремятся стать полностью бесчувственными и "беспристрастными". Сегодня мы уделяем огромное внимание чувствам, которые вызывают у нас пациенты, и как только мы начинаем осознавать некоторое уменьшение снижение нашей эмоциональной включенности, мы спрашиваем себя о ее причинах.
Анализ является исследованием отношений между аналитиком и пациентом: т. е. всех разнообразных чувств, развивающихся между ними, передающихся и требующих разделения (соучастия). Мне очень сложно представить, чтобы в процессе анализа не возникали какие-либо ситуации, пусть даже и крайне редко, стимулирующие чувство юмора, вызывающие улыбку или даже добродушный смех у аналитика или пациента, или у обоих. Я уверен, что они случаются, но, судя по очень серьезным статьям, которые часто всегда пишут аналитики, это тщательно скрывается; возможно, нам проще разделять с нашими пациентами то, что болезненно, и вызывает у нас страдания, чем то, что приятно и вызывает у нас смех.
Итак, в то время как у нас не возникает никаких трудностей рассказывать нашим коллегам о мучестраданиях, которые мы разделяем со своими пациентами, и о том, что мы были рядом с ними в их наипечальнейшие моменты, нами овладевает странная застенчивость, как только мы испытываем желание сказать, что мы с ними улыбались, что мы с ними разделили что-то с ними нечто приятное. Нас раздирают сомнения: “Является ли анализ, в котором мы можем улыбаться или смеяться с пациентом, правильным и приемлемым”? Это одна из сторона, которую мы склонны обычно недооценивать. И, тем не менее, мы придерживаемся убежденияы, что для того, чтобы младенец смог сталкиваться с болезненными фактами жизни, он должен прежде разделить и получить удовольствие от приятных переживаний со своей матерью.
Парадоксальным образом чувство юмора является достаточно очень серьезным вопросом; серьезность и чувство юмора, в моем понимании, тесно связаны. Как я это понимаюмне кажется, понятие «чувство юмора» указывает на сообщение, состоящее из двух неразделимых частей, сжатых в единый образ, содержащий и веселые, и серьезные элементы.
Юмористическое сообщение (шутка), обычно передающееся посредством слов и иногда посредством телодвижений, выражением лица и тоном голоса, всегда берет начало в бессознательном, и на том же бессознательном уровне оно изначально понимается, оценивается и разделяется. Оно ощущается спонтанным, и мы не сразу осознаем его цель. Более того, это краткое и четкое сообщение, для которого не требуется объяснения. В самом деле, многословие и пояснения напрочь удаляют эффект внезапности и новой ситуации, с которой должен был неожиданно столкнуться слушатель. Одним словом, мне кажется, что чувство юмора – это сообщение, обладающее признаком того типа проективной идентификации, которая не поглощает и не контролирует объект.
Дидьер Анзье [Anzieu] утверждает, что испытывать страсть означает стать рабом объекта страсти, и вспоминает, что Мелани Кляйн брала в качестве примера проективной идентификации бунт мебели и игрушек против жестокого и тираничного ребенка, описанное описанный в либретто Сидони-Габриэль Колетт [Colette], которое Равель переложил на музыку в “L'enfant et les sortileges” (Дитя и волшебство).
Так же и Джером К. Джером (1889), в “Трое в лодке”, описывает восстание объектов против человека, который, создав их, решил, что он поработил их. “Проходящая любовь” в отличие от страсти, пишет АнзьеAnzieu, не делает рабами, не ведет к бунту и не вызывает персекуторные тревоги (тревоги преследования). Наоборот, это содействует развитию не тиранических отношений, которые представляют собой свободный обмен реакциями, побуждение к действию, которые помогаютщих нам переживать различные чувства и тем самым развивать свой собственный способ мышления.
Я считаю, что люди с чувством юмора, делающие и получающие удовольствие от юмористических высказываний, не поглощены страстью, которая в свою очередь используется для порабощения других, но они могут переживать, как говорит пишет Анзье [Anzieu], “любовь”, допускающую достаточно свободы, чтобы удерживать вместе разные и часто противоположные аффекты и связывать их без принуждения. На мой взгляд, отношение с чувством юмора основано именно на этой свободе.
Образ, вызываемый в наших головах юмористическим сообщением, который заставляет нас смеяться или улыбаться, если мы достаточно свободны, чтобы уловить его, является бесценной картиной, портретом серьезного затруднительного положения, в котором мы болезненно застряли. Только если мы можем смеяться над нашей “серьезностью”, изображенной с ее парадоксальными элементами, мы можем достичь более глубокого уровня серьезности.
Это напоминает мне о моменте глубокого понимания, достигнутого моей пациенткой посредством парадоксального образа. Она замужем за мужчиной, который из-за своей работы, часто не бывает дома. ВДля семьеи это трудно переносится выносить, и моя пациентка испытывает одиночество и подавленность, когда после счастливого периода, проведенного вместе, ей приходится провожать своего мужа на станцию и прощаться. Как-то ночью накануне одного из таких расставаний, ей приснилось, что она флиртует с одним из своих коллег. “Какой приятный сон“, - воскликнула она. - “Я я чувствовала себя более молодой, возбужденной и полной жизни. Я бы хотела, чтобы это было не только во сне”. Моя пациентка легко уловила мотивы своего сна: свою обиду на то, что оставлена одна, свое убегание от депрессии, свою потребность в быстрой замене (замещении)… ). То, что чего она не могла понять, был отразилось в ее другой другом сонсне, который ей приснился вскоре после этого: она ехала на лошади, и лошадь была треугольной формы. Образ был настолько парадоксальным, что она женщина с трудом смогла мне его описать: она только смогла сказать, насколько неудобно и насколько сложно было ездить на треугольной лошади!
Попытайся бы я объяснить этот образ, его юмористическое значение было бы потеряно: т.е. пластичное изображение тех трудностей, с которыми, как это себе видела моя пациентка, она столкнулась бы, если бы она объезжаяала двух мужчин в ситуации треугольника. Достигнутое нами понимание касалось не только маниакальной защиты против чувства подавленности, когда она находилась оставлена в одиночестве; нам также удалось расширить наше понимание структуры (формирования) реакций в ее характере, многих защит, которые делают ее жизнь такой трудной и сложной.
Трудно объяснить юмористическое сообщение вне его изначального контекста. Мы знаем, что это было очень значимым в отношениях, бесценным взаимным обменом, который добавил новые смыслы нашему исследованию, но в тоже время, одновременно восстановить и его приятные и его печальные элементы трудно. Чтобы преуспеть в этом, необходимо воссоздать эмпатию, изначально имевшую место между человеком, создавшим юмористическое сообщение, и человеком, который получил удовольствие от него; необходимо снова разделить очень глубокиеое переживанияе. Как писал Бион, “Это это самый решающий вопрос этой ситуации; чем более беспрепятственные отношения имеются у аналитика с его пациентом, тем более они искусны (проницательны). Это невыразимый (непередаваемый) опыт”. Часто мы обнаруживаем, что чувство юмора оставляет нас только с воспоминанием о пережитом, в то время как сам юмористический взаимообмен (последовательность чередующихся фраз) вспоминается с трудом. Возможно, это связано с тем, что было достигнуто удовлетворяющее завершение проблемы.
Мне бы хотелось проиллюстрировать свои взгляды клиническим материалом:
1) . A., довольно агрессивный молодой человек, вносивший значительные трудности в анализ, потому как мое интерпретирование его агрессии в большинстве случаев приводило его в еще более агрессивное состояние. Однажды он сразу начал сессию, нападая на меня с едва ощутимой жестокостью, и затем довел свои изощренные пытки надо мной до садистического crescendo; чем больше я пытался сохранять голову и искать канал общения, чтобы остановить аффект, который делаливные действия А. А., полностью и всецело поглощенным поглощенногоего ненавистью ко мне, тем более А. становился садистическим. Все мои попытки уничтожались с самого начала, атмосфера нагнеталась, моя надежда найти выход таяла.
Я был поражен образом, который А. выдал в середине своих нападок: ящерица, хвост которой А. обрубал со знанием дела. Я обратил внимание, что увидел я был себя одетым в зеленый костюм, как ящерица; более того, я почувствовал себя отчаянно пытающимся пытался создать новую мысль, чтобы заменить ту, которую А. только что обрубил. Улыбаясь, я сказал А.: “ХОчень хорошо известно, что голова аналитика, как хвост ящерицы, после каждого нового нападения вырастает свежее и сильнее, чем когда-либо”. А. рассмеялся, атмосфера коренным образом изменилась. Мы оба смогли воспринять нашу собственную “нелепость”: А., получавший удовольствие, наблюдая за тем, как моя голова вновь отрастала сразу после того, как он обрубал ее отточенными словами, и я, сжимающийся в своем кресле, говорящий убеждавший себя, что я должен любой ценой выстоять, что я должен найти новое объяснение: новое обязательно будет правильным.
Только когда я смог посмеяулыбнуться над собой, уменьшились преследования А.: он рассмеялся, и происходившее стало намного яснее нам обоим. Более глубокое понимание, которое я было получил получено мною в результате этой сессии, позволило мне всесторонне интерпретировать материал. А., не чувствуя упрека, осуждения в свой адрес, слушал о том, что до этого в основном приводило его к тому, что он чувствовал чувствовалосознавал себя преследуемым. А. понял, что я осознаю его нападения и могу выдержать их, потому что, хотя сначала я был всецело поглощен своим рвением интерпретировать, в то время как он был охвачен своей ненавистью, в дальнейшем я смог оставить это.
2) . После нескольких сессий безрезультатных обсуждений проблемы, сессий, в которых казалось, что Б. и я были больше заняты отстаиванием своих собственных точек зрения, чем пониманием видения друг друга, Б. приснился сон: она не могла найти часы и попросила своего мужа поискать их. МужОн ответил, что это ей надо их искать; они продолжали ругаться, и ни один из них не искал часы. Пока муж и жена были поглощены своими болезненными чувствами, откликнулся их сын, который только начал ходить; он кричал и размахивал руками, чтобы привлечь внимание своих родителей, но они сердито отправили его обратно и продолжили бой. В конце концов, ребенку удалось притащить их к коробке с памперсами, которыми он пользовался несколько месяцев назад: он открыл ее и вытащил часы. Родители переглянулись и рассмеялись. Б. и я также смеялись во время сессии, когда я сказал Б.: ' «Ваш ребенок нашел часы, может, и моему это тоже удастся».
Внезапное, мгновенное понимание, ко которому мы пришли догадались в тот самый момент, привело нас прямо к сути проблемы: мы “спорили”, потому что мы не могли столкнуться с тем фактом, что аналитический ребенок уже не только родился, но он уже научился пользоваться горшком. Мы отказывались смотреть на “часы” и видеть, как проходит время, и начинать осознавать нашу неизбежную сепарацию. Понимание Такое понимание этого рода и то, как оно возникло и оказалось постигнутым, позволило нам сосредоточиться на реальной проблеме, отложив в сторону всевозможные баталии. Более того, я признал, что именно это был ее ребенок, который все-таки постиг суть дела. Достигнутое нами понимание, инсайт, было ценным, потому что парадокс сна показывал нам, где лежит реальная проблема, и как только мы определили ее местонахождение, мы то поняли защитную природу наших споров. Изучение проблемы в этой новой атмосфере позволило нам всесторонне рассмотреть ее.
Клинический материал показывает, что чувство юмора основано на способности находить не только сразу же очевидное, прямое значение, но также и другое, приемлемое и возможно противоположное. Неудовлетворенность сразу же очевидным и в целом приемлемым, поиск чего-то еще, подразумевает подразумевают нарушение, переход границ (трансгрессию), в смысле продвижения дальше того, что уже известно. Но эта нарушающая (трансгрессивная) область разума, в которой происходит происходят бесконечное образование и ослабление связей, и тем самым влекущих за собой новшества (инновации), по моему мнению, возникает только тогда, когда супер-эго позволяет нам искать и находить интерпретации и значения, выходящие за пределы уже известного. На первый взгляд, это может показаться странным, т.ак к.ак супер-эго во многом ответственно за чувство реальности эго.
Д. Стрейачи (D. Strachey), читая статью Фройда о чувстве юмора, воскликнул: “Впервые мы находим супер-эго представленным в добродушном настроении”.
Я убежден, что способность супер-эго вынашивать иллюзии является необходимой предпосылкой для создания новых и неожиданных связей. Только зрелое супер-эго, обеспеченное глубоко укорененным чувством реальности, может вынести нарушение (трансгрессию) и позволить нам испытать, ненадолго, иллюзию; , т.е искать что-то знакомое в том, что на самом деле не так знакомо. Иллюзия предоставляет нам возможность постичь и принять, как настоящее, реальное, новое значение, то значение, которое вызывает у нас улыбку или смех. Принятием нового значения, порождаемого юмористическим сообщением, можно снизить и затем встретить тревогу, вызванную юмористическим сообщением в целом. В самом деле, самой своей структурой, юмористическое сообщение поднимает и в то же время понижает тревогу до выносимого, приемлемого уровня. Очень важно, чтобы тревога становилась выносимой, потому что если она овладевает нами, мы не можемто невозможно противостоять, смотреть в лицо ее причинам.
Это было хорошо известно авторам Древнегреческих древнегреческих трагедий. В начале трагедия содержала сатирические элементы. Она обращалась к героическим легендам, наиболее серьезному и важному предмету, вопросу; но, с хором, чрезмерно разодетым в виде сатиров, привносился вульгарный и фарсовый, шутовской компонент. Со временем шутовской элемент постепенно сошел на нет; но именно по той самой причине, из-за которой он чувствовался наиважнейшим, его вернули посредством сатиричесовской драмы, которая обращалась к сюжету, родственному трагедии и поставленному после нее. Для обсуждения наиболее глубоких и фундаментальных проблем, для подниманияпостановки смелых вопросов было необходимо вносить смешной, безудержный элемент. Разум заставляли воспринимать его пределы, и они вызывали у него улыбку.
Я придерживаюсь мнения, что способность соединять вместе серьезные и шутливые элементы, как это проявляется в чувстве юмора, является показателем психического здоровья. Фройд говоритсчитает, что чувство юмора является высочайшим проявлением адаптационных механизмов, потому что у него получается удерживать, ограничивать импульсивное желание (компульсию, принуждение) сделать выбор между страданием и его отрицанием. Помимо этого, оно дает возможность, как я только что сказал, столкнуться лицом к лицу и проработать причины страдания. Использование чувства юмора подразумевает печальное признание наших сложностей, принятие наших изъянов и нашу способность прощать. Анна Фройд писала: “'Зарождение, создание юмористического настроения начинает восприниматься, ощущаться после преодоления страха наказания”.
В юмористическом, на самом деле, мы можем улыбаться или смеяться с другими над собой, какие мы есть, из-за доброжелательного отношения, которое мы проявляем к себе. В, в комическом, - напротив, мы смеемся над другими, мы смеемся над тем, какими мы когда-то были, считая, что мы теперь уже не такие. Смех иронии агрессивен и в ущерб другим. Смех остроумия зависит от достижения удовлетворения порыва, влечения, импульса, который в других случаях был бы непозволителен.
Один из моих пациентов, с полным отсутствием чувства юмора, разошедшийся со своей женой, продолжал сталкиваться с ней около своего дома и места работы. Более того, у него часто раздавались телефонные звонки по ночам. Несмотря на то, что он был уверен, что его жена пыталась вернуться в его жизнь, он стремился показать мне, что имелась вероятность, что она оказалась поблизости от его квартиры и работы случайно, и что вполне возможно, что это не она названивала ему по ночам. Эта вероятность, допустимая, но почти нереальная, стала значительно более возможной в его голове. Он придавал огромную важность тому, что глубоко внутри он понимал, вряд ли это имело хоть какое-то значение. У него было понимание, инсайт, но он не воспользовался им, и поэтому он избегал сталкиваться с правдой, которую он воспринимал слишком болезненной. Навязчивость (компульсивное стремление), о которой писал Фройд, вынуждала его колебаться между страданием и его отрицанием.
C., подавленному, депрессивному ребенку, не имевшему друзей, боявшемуся своих учителей и запуганный запуганному кошмарными снами, после долгих месяцев терапии снится следующий сон: мясник, чье лицо и фартук испачканы кровью, несущий на плечах корзину, наполненную колбасой; в какой-то момент часть ее выпала наружу; маленькая собачка, бежавшая рысью позади, радостно поймала ее.
C. считает, что я ужасный человек, что я кровожадный, и в то же время, что у меня есть что-то, что он ценит. Юмористический, шутливый образ этого сна наводит на мысль, что по отношению ко мне, к этому моменту, менее пугающему супер-эго, C. испытывает амбивалентные чувства.
Эти две два виньетки примера иллюстрируют разные психические состояния. В первой первом случае пациент не мог ни создать, ни испытать удовольствие от юмористического сообщения, из-за того, что он отчаянно старается старался спрятать от себя самого правду, о которой он, тем не менее, знает.
Во вторых - возникновение здоровой части C. и его и моя связь с ней, делает возможным построение юмористического образа, который одновременно представляет безжалостное и обходительное супер-эго; и который допускает признание пределов, границ и слабых мест, и передачу чувств, которые не могут быть высказаны.
Раскрытие в процессе анализа способности делать и ценить юмористические замечания указывает на определенное осознание трудностей и готовность сталкиваться с ними лицом. Если не улавливать эту готовность, чувство юмора ограничивалось бы процессом катарсиса и, помимо всего прочего, была бы утрачена бесценная возможность понимания.
Такое происходит не на каждой сессии, что новый способ понимания проблемы передается посредством образа, обладающего силой пробуждать пластичное представление, образа, который, показывая конкретный аспект проблемы, раскрывает ее настоящие измерения, и именно по этой причине удивляет и заставляет нас смеяться.
На одной из сессий я говорю пациенту, что мне кажется целесообразным повысить оплату. После недолгого молчания он отвечает, что, несмотря на то, что мое требование справедливо, он немного обеспокоен, встревожен или даже смущен, сбит с толку. Следует очередная пауза, после которой он говорит: “Мне в голову пришел странный образ. Я не знаю его значения, но он нелеп и вызывает у меня смех: у моих очень старых и сносившихся ботинок новая хорошо сделанная подошва. Это парадоксально, что новая подошва приделана к изношенным ботинкам”. Теперь моя очередь говорить: “Это парадоксально, что у Вас вас в качестве аналитика сапожник, который предает Васвас, пользуется своим положением, чтобы навязать Вамвам, слабому и изношенному под прошлыми требованиями, очередное нелепое требование, хорошо обеспечить только стопы ног”. Затем я продолжаю свои интерпретации.
Пациент передает свое “замешательство” с помощью образа. Подхватывание юмористического элемента в интерпретации дает возможность обратиться к фантазии пациента, не вызывая тревогу преследования: под воздействием ушлого хитрого маневра “принять” как целесообразную великолепную работу, которая на самом деле является ловушкой. Я сильно подозреваю, что если бы юмористический элемент не был бы подхвачен, у меня бы не было бы возможности исследовать невыразимые чувства пациента: его чувство бессилия перед лицом моей всепоглощающей воли и жадности и его ненависть.
Чувство юмора открывает возможность признания наших собственных слабых сторон, без их поглощения нас; осознавать их и в то же время обладать достаточной психической свободой, чтобы воспринимать другие стороны. Оно дает возможностьпозволяет человеку говорить о своих фантазиях преследованиях, не чувствуя себя при этом преследуемым.
Дети выражают свои глубочайшие и наиболее мучительные, тревожащие чувства через игру, которая связана с радостью, удовольствием. Через игру они могут “обнаружить” и постичь серьезное. Сходным Таким же образом взрослые могут на самом деле находиться в контакте и принимать серьезное, если они могут сохранить удовольствие от игры. Орудия игры взрослых – слова, образы и мысли.
Иногда, взрослые, хотя и наделенные этими орудиями, не способны играть так, как в детстве. Для того, чтобы снова быть способным играть, восстановить навык игры, они должны преступить, нарушить, согрешить. Это нарушение (трансгрессия), происходящее в голове, - не бесплодное смешивание орудий игры, но истинная игра, новое и творческое соединение вместе орудий, приносящих и удовольствие, и новое значение.
Перевод с английского Павликовой Натальи.
раздел "Статьи"
Жаклин Шаффер. Женское: один вопрос для обоих полов.
Ален Жибо "Французский подход к первичному интервью"